В салоне, уже знакомом ему, не оказалось никого. Лука Иванович обернулся и хотел было сесть, пока горничная доложит. Но вдруг он вспомнил фразу:"вас ждут и даже очень", — что заставило его остановиться посредине комнаты. В правом углу
была дверь, полузавешенная портьерой. Оттуда донесся вдруг легкий шум, как будто кто-то разрезывал книгу.
Неточные совпадения
Все еще с приподнятым воротником, взялся он за ручку стеклянной
двери. Споткнувшись немного о половик, лежавший между первой
дверью, он опустил пониже голову, посмотрел прищурившись на пол и подумал:"Сколько я здесь времени не
был и все то же — па пропр [нечисто (фр.).]".
Лука Иванович дал стащить с себя свою незатейливую шубку на кротовых"спинках", как он называл ее мех, и снял бахилы, держась за косяк
двери, ведущей в его рабочую комнату. А с левой стороны светилась внизу щель вдоль другой
двери, и оттуда доносился не то разговор, не то чье-то монотонное, Точно дьячковское, чтение. Оно вдруг прекратилось на несколько секунд, но потом опять пошло гудеть. Голос
был явственно — мужской.
Весь этот разговор происходил в темноте. Татьяна двинулась, почесываясь, к
двери, откуда виднелся свет, а Лука Иванович вошел
было к себе, но остановился и окликнул ее...
Настенька поперхнулась и сильно сморщила переносицу. Мать отерла ей рот и принялась за шитье, поглядывая на
дверь, как бы ожидая кого. Девочка ее не занимала, возиться с ней ей
было скучно.
— Мудреная штука, — пояснил он ей; но больше ничего не прибавил, взял узел, пригладил волосы и, поскрипывая, отправился в комнату Анны Каранатовны. В другой руке у него
была книга, так что он должен
был постучать в
дверь своим узлом.
Дверь в комнату Луки Ивановича
была только притворена, и Анна Каранатовна заглянула туда, не входя.
Тотчас после этих мечтаний, открывавших"новые горизонты", Татьяна просунулась в
дверь кабинета и подала ему почтовую карту. Прищурившись, Лука Иванович довольно-таки долго ее осматривал. Он сначала подумал, что это Проскудин ему пишет, но рука
была не проскудинская.
На кушетке, налево от
двери, почти прилегла"обладательница квартиры", с толстой книжкой в красной обертке. На ней
была шелковая безрукавка и тюлевая косынка на голове.
— Башка! — воскликнул он и ударил себя по красивому белому лбу. — Учитель ему: вот смотри, князь,
дверь ты можешь брать рукам,можешь? Могу. Это — существительное… А какой цвет у занавес? — Красный цвет. Можешь ты брать его рукам!Нет, не могу. Это — прилагательное, понимаешь? — Нет, не понимаю! Тут и говорит ему учитель: ты — дурак, князь, я тебя не
буду учить и пять рублей твоих не беру.
Завтрак еще не кончился, бутылки пива еще не опорожнились и на дне графинчиков оставалось еще кое-что, когда
дверь шумно растворилась, и в низкую столовую вошла, переваливаясь, обширная дама — лет сильно за пятьдесят — в пестрой шали и шляпе с пером. Лицо ее с преобладающим носом, покрыто
было слоем сала. Громадный рот улыбался, и глаза прыгали, точно она явилась на именинное торжество.
Вскочив в спальню и наткнувшись на кровать, я тотчас заметил, что
есть дверь из спальни в кухню, стало быть был исход из беды и можно было убежать совсем, но — о ужас! — дверь была заперта на замок, а в щелке ключа не было.
Неточные совпадения
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в то же время говорит про себя.)А вот посмотрим, как пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да
есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он такое и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к
двери, но в это время
дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Купцы. Ей-ей! А попробуй прекословить, наведет к тебе в дом целый полк на постой. А если что, велит запереть
двери. «Я тебя, — говорит, — не
буду, — говорит, — подвергать телесному наказанию или пыткой пытать — это, говорит, запрещено законом, а вот ты у меня, любезный,
поешь селедки!»
«Скажи, служивый, рано ли // Начальник просыпается?» // — Не знаю. Ты иди! // Нам говорить не велено! — // (Дала ему двугривенный). // На то у губернатора // Особый
есть швейцар. — // «А где он? как назвать его?» // — Макаром Федосеичем… // На лестницу поди! — // Пошла, да
двери заперты. // Присела я, задумалась, // Уж начало светать. // Пришел фонарщик с лестницей, // Два тусклые фонарика // На площади задул.
Вскочила, испугалась я: // В
дверях стоял в халатике // Плешивый человек. // Скоренько я целковенький // Макару Федосеичу // С поклоном подала: // «Такая
есть великая // Нужда до губернатора, // Хоть умереть — дойти!»
Что шаг, то натыкалися // Крестьяне на диковину: // Особая и странная // Работа всюду шла. // Один дворовый мучился // У
двери: ручки медные // Отвинчивал; другой // Нес изразцы какие-то. // «Наковырял, Егорушка?» — // Окликнули с пруда. // В саду ребята яблоню // Качали. — Мало, дяденька! // Теперь они осталися // Уж только наверху, // А
было их до пропасти!