Неточные совпадения
Учитель словесности уже не так верил в мои таланты. В следующем учебном году я, не смущаясь, однако, приговором казанского профессора, написал нечто вроде продолжения похождений моего героя, и в довольно обширных размерах. Место действия был опять Петербург, куда я не попадал до 1855 года. Все это было сочинено по разным повестям и очеркам, читанным в
журналах, гораздо
больше, чем по каким-нибудь устным рассказам о столичной жизни.
Такой режим совсем не говорил о временах запрета, лежавшего на умственной жизни. Напротив! Да и разговоры, к которым я прислушивался у
больших, вовсе не запугивали и не отталкивали своим тоном и содержанием. Много я из них узнал положительно интересного. И у всех, кто был поумнее, и в мужчинах и в женщинах, я видел
большой интерес к чтению. Формальный запрет, лежавший, например, на
журналах «Отечественные записки» и «Современник» у нас в гимназии, не мешал нам читать на стороне и тот и другой
журналы.
Наукой, как желал работать я, никто из них не занимался, но все почти кончили курс, были дельными медиками, водились и любители музыки, в последние 50-е годы стали читать русские
журналы, а немецкую литературу знали все-таки
больше, чем рядовые студенты в Казани, Москве или Киеве.
Из легкой комедии"Наши знакомцы"только один первый акт был напечатан в
журнале"Век"; другая вещь — "Старое зло" — целиком в"Библиотеке для чтения", дана потом в Москве в Малом театре, в несколько измененном виде и под другим заглавием — "
Большие хоромы"; одна драма так и осталась в рукописи — "Доезжачий", а другую под псевдонимом я напечатал, уже будучи редактором"Библиотеки для чтения", под заглавием"Мать".
Тогда вообще в
журналах не боялись
больших романов, и мелкими рассказами трудно было составить себе имя.
Вот в таких кружках, какой я посещал, и по городу у педагогов, чиновников, неслужащих дворян (которых было
больше, чем теперь) и шло движение, кроме редакции
журналов, вроде"Современника".
Тогда это не было так фантастично.
Журналы любили печатать
большие романы, и публика их всегда ждала.
Кроме денежных средств, важно было и то, с какими силами собрался я поднимать старый
журнал, который и под редакцией таких известных писателей, как Дружинин и Писемский, не привлекал к себе
большой публики. Дружинин был известный критик, а Писемский — крупный беллетрист. За время их редакторства в
журнале были напечатаны, кроме их статей, повестей и рассказов, и такие вещи, как «Три смерти» Толстого, «Первая любовь» Тургенева, сцены Щедрина и «Горькая судьбина» Писемского.
Тон у него был отрывистый, выговор с сильной картавостью на звуке"р". С бойким умом и находчивостью, он и в разговоре склонен был к полемике; но никаких грубых резкостей никогда себе не позволял. В нем все-таки чувствовалась известного рода воспитанность. И со мной он всегда держался корректно, не позволял себе никакой фамильярности, даже и тогда — год спустя и
больше, — когда фактическое заведование
журналом, особенно по хозяйственной части, перешло в его руки.
И к 1863 году, и позднее у него водилось немало знакомств в Петербурге в разных
журналах, разумеется, не в кружке"Современника", а
больше в том, что собирался у братьев Достоевских.
Несомненно, он с первого же года входил все
больше и
больше в интересы
журнала.
Сколько мне на протяжении сорока пяти лет привелось работать в
журналах и газетах, по совести говоря, ни одного такого редактора я не видал, не в смысле подготовки, имени, опытности, положения в журнализме, а по доступности, свежей отзывчивости и желанию привлечь к своему
журналу как можно
больше молодых сил.
Возьму случай из моего писательства за конец XIX века. Я уже
больше двадцати лет был постоянным сотрудником, как романист, одного толстого
журнала. И вот под заглавием
большого романа я поставил в скобках:"Посвящается другу моему Е.П.Л.". И как бы вы думали? Редакция отказалась поставить это посвящение из соображений, которых я до сих не понимаю.
Имей я
больше удачи, наложи я руку с самого начала на критика или публициста с темпераментом и смелыми идеями (каким, например, был Писарев),
журнал сразу получил бы другой ход.
Если беллетрист верой и правдой служил
журналу, погибавшему от недостатка денежных средств, то он же превратил редактора в сотрудника, который запирался по целым месяцам и даже уезжал в провинцию, чтобы доставить как можно
больше дарового материала.
Федор Достоевский работал на свой
журнал и нигде
больше не появлялся.
Салтыков точно так же печатал тогда свои вещи исключительно у Некрасова и жил
больше в провинции, где служил вице-губернатором и председателем казенной палаты. Встречаться с ними в те года также не приводилось, тем более что я еще не был знаком с Некрасовым и никто меня не вводил в кружок редакции его
журнала и до прекращения"Современника", и после того.
С замыслом
большого романа, названного им"Некуда", он стал меня знакомить и любил подробно рассказывать содержание отдельных глав. Я видел, что это будет широкая картина тогдашней"смуты", куда должна была войти и провинциальная жизнь, и Петербург радикальной молодежи, и даже польское восстание. Программа была для молодого редактора, искавшего интересных вкладов в свой
журнал, очень заманчива.
"Некуда"сыграло почти такую же роль в судьбе"Библиотеки", как фельетон Камня Виногорова (П.И.Вейнберга) о г-же Толмачевой в судьбе его
журнала «Век», но с той разницей, что впечатление от романа накапливалось целый год и, весьма вероятно, повлияло уже на подписку 1865 года. Всего же
больше повредило оно мне лично, не только как редактору, но и как писателю вообще, что продолжалось очень долго, по крайней мере до наступления 70-х годов.
А тогдашнее положение П.И.Вейнберга было действительно"не блестящее". Издательство"Века"наделило его
большим долгом; он как-то сразу растерял и работу в
журналах; а женитьба наградила его детьми, и надо было чем-нибудь их поддерживать.
Материал этот не был разнообразнее, чем в предыдущую полосу. Конечно, я знал
больше народа и должен был войти с ним в более жизненные сношения; но все это касалось главным образом (если не исключительно) моего
журнала.
Роман хотелось писать, но было рискованно приниматься за
большую вещь. Останавливал вопрос — где его печатать. Для
журналов это было тяжелое время, да у меня и не было связей в Петербурге, прежде всего с редакцией"Отечественных записок", перешедших от Краевского к Некрасову и Салтыкову. Ни того, ни другого я лично тогда еще не знал.
И вот в"Отечественных записках", вскоре после моего возвращения в Петербург, появилась моя статья о варшавской драматической труппе — первая по времени появления, написанная русским в таком сочувственном тоне, да еще в
большом и тогда самом распространенном
журнале.
Ко мне и впоследствии он относился формально, и в деловых переговорах, и на письмах, вежливо, не ворчливо, отделываясь короткими казенными фразами. Столкновений у меня с ним по
журналу не было никаких. И только раз он, уже по смерти Некрасова, отказался принять у меня
большой роман. Это был"Китай-город", попавший к Стасюлевичу. Я бывал на протяжении нескольких лет раза два-три и у него на квартире, но уже гораздо позднее, когда он уже начинал хронически хворать.
Другой покойник в гораздо
большей степени мог бы считаться если не изгнанником, то"русским иностранцем", так как он с молодых лет покинул отечество (куда наезжал не
больше двух-трех раз), поселился в Париже, пустил там глубокие корни, там издавал философский
журнал, там вел свои научные и писательские работы; там завязал обширные связи во всех сферах парижского общества, сделался видным деятелем в масонстве и умер в звании профессора College de France, где занимал кафедру истории наук.
Неточные совпадения
— А
журнал, это есть, братец ты мой, такие картинки, крашеные, и идут они сюда к здешним портным каждую субботу, по почте, из-за границы, с тем то есть, как кому одеваться, как мужскому, равномерно и женскому полу. Рисунок, значит. Мужской пол все
больше в бекешах пишется, а уж по женскому отделению такие, брат, суфлеры, что отдай ты мне все, да и мало!
Молодые люди вошли. Комната, в которой они очутились, походила скорее на рабочий кабинет, чем на гостиную. Бумаги, письма, толстые нумера русских
журналов,
большею частью неразрезанные, валялись по запыленным столам; везде белели разбросанные окурки папирос.
«Я все с
большим и
большим удовольствием смотрю на вас», — сказал он, кладя ноги на стол, заваленный
журналами, когда мы перешли после обеда в гостиную и дамы удалились.
Любопытно бы было сравнить шканечные
журналы нескольких мореплавателей в этих долготах, чтоб решить о том, одинаковые ли обстоятельства сопровождают плавание в
большей или в меньшей долготе.
— Это мы втроем дали три тысячи, я, брат Иван и Катерина Ивановна, а доктора из Москвы выписала за две тысячи уж она сама. Адвокат Фетюкович
больше бы взял, да дело это получило огласку по всей России, во всех газетах и
журналах о нем говорят, Фетюкович и согласился
больше для славы приехать, потому что слишком уж знаменитое дело стало. Я его вчера видел.