Неточные совпадения
Инспектор
был из наших же учителей, духовного звания, как и директор; учил нас в первых двух классах латыни очень умело, хоть и по-семинарски; но, попав в инспекторы, сделался для нас «притчей во языцех», смешной фигурой полицейского, с наслаждением ловившего мальчуганов, возглашая при этом: «Стань столбом!» или: «Дик
видом».
Распады брачных уз случались редко, в
виде «разъезда»; о разводах я не помню, но, наверное, они
были все наперечет; зверств и истязаний не водилось, по крайней мере в городе.
Нравственность надо различать.
Есть известные
виды социального зла, которые вошли в учреждения страны или сделались закоренелыми привычками и традициями. Такая безнравственность все равно что рабство древних, которое такой возвышенный мыслитель, как Платон, возводил, однако, в краеугольный камень общественного здания.
О нем я знал с самого раннего детства. Он
был долго учителем нашей гимназии; но раньше моего поступления в нее перешел в чиновники по особым поручениям к губернатору и тогда начал свои «изучения» раскола, в
виде следствий и дознаний. Еще ребенком я слыхал о нем как о редакторе «Губернских ведомостей» и составителе книжки о Нижегородской ярмарке.
То, что Ломброзо установил в душевной жизни масс под
видом мизонеизма, то
есть страха новизны, держалось еще в тогдашнем сословном обществе, да и теперь еще держит в своих когтях массу, которая сторонится от смелых идей, требующих настоящей общественной ломки.
Кавалерова и тогда уже считалась старухой не на одной сцене, а и в жизни; по
виду и тону в своих бытовых ролях свах и тому подобного люда напоминала наших дворовых и мещанок, какие хаживали к нашей дворне. Тон у ней
был удивительно правдивый и типичный. Тактеперь уже разучаются играть комические лица. Пропала наивность, непосредственность; гораздо больше подделки и условности, которые мешают художественной цельности лица.
Теперешнего
вида студентов, какие встречаются по улицам Москвы сотнями, тогда не
было. Самыми бедными считались казеннокоштные, но они все одевались вполне прилично и от них требовалось строго соблюдение формы.
Припомню и то, что начальство, то
есть инспекция, и тут заявило себя в должном
виде.
Русских ямщиков сменили тяжелые, закутанные фигуры эстов, которым надо
было кричать: «Кууле! Рутту!» (Слушай! Живей!) Вместо тройки — пара в дышло и сани в
виде лодки.
Но тогда не
было в обычае, как я уже заметил, вызывать в обществе особый
вид благотворительности, обращенной на учащихся. Не знали мы, студенты, того взгляда, что общество как будто обязано нас поддерживать. Это показалось бы нам прямо унизительным, а теперь это норма, нечто освященное традицией.
Дом Уварова и
был за этот период тем местом, где на русской почве (несмотря на международный гуманизм Сергея Федоровича) мои писательские стремления усилились и проявляли себя и в усиленном интересе к всемирной литературе и все возраставшей любовью к театру, в
виде сценических опытов.
Я еще не встречал тогда такого оригинального чудака на подкладке большого ученого.
Видом он напоминал скорее отставного военного, чем академика, коренастый, уже очень пожилой, дома в архалуке, с сильным голосом и особенной речистостью. Он охотно"разносил", в том числе и своего первоначального учителя Либиха. Все его симпатии
были за основателей новейшей органической химии — француза Жерара и его учителя Лорана, которого он также зазнал в Париже.
И действительно, я написал целых четыре пьесы, из которых три
были драмы и одна веселая, сатирическая комедия. Из них драма"Старое зло"
была принята Писемским; а драму"Мать"я напечатал четыре года спустя уже в своем журнале «Библиотека для чтения», под псевдонимом; а из комедии появилось только новое действие, в
виде «сцен», в журнале «Век» с сохранением первоначального заглавия «Наши знакомцы».
Этот заряд"творчества"(выражаясь высоким термином), хотя самые продукты и не могли
быть особенно ценны, показывал несомненно, что бессознательная церебрация находилась в сильнейшем возбуждении. И ее прорвало в
виде такой чрезмерной производительности перед оставлением"Ливонских Афин".
Из легкой комедии"Наши знакомцы"только один первый акт
был напечатан в журнале"Век"; другая вещь — "Старое зло" — целиком в"Библиотеке для чтения", дана потом в Москве в Малом театре, в несколько измененном
виде и под другим заглавием — "Большие хоромы"; одна драма так и осталась в рукописи — "Доезжачий", а другую под псевдонимом я напечатал, уже
будучи редактором"Библиотеки для чтения", под заглавием"Мать".
Плетнев тогда
был уже пожилой человек, еще бодрый на
вид, хорошего роста, с проседью, с выбритым лицом, держался довольно прямо, с ласковым выражением глаз; смотрел больше добрым приятелем, чем университетским сановником — в своем синем вицмундире со звездою.
Я ехал с ней на пароходе по Волге и
был заинтересован ее
видом, туалетом и манерой держать себя. Эта дама как нельзя больше подходила к той фигуре эмансипированной чтицы, какая явилась в злополучном фельетоне Камня Виногорова, хотя, кажется, П.И. никогда и нигде не видал ее в лицо.
Говорил он довольно слабым голосом, шепеляво, медленно, с характерными барскими интонациями. Вообще же, всем своим внешним
видом похож
был скорее на светского образованного петербургского чиновника из бар, чем на профессионального литератора.
И он же
был жертвой своих чувственных инстинктов, в нем же засели разные
виды бытовой жизнебоязненности, грубоватый и чересчур развитой пессимизм, недостаток высших гражданских идеалов, огромный недочет по части более тонких свойств души.
Ни"Однодворца", ни"Ребенка"Нордштрем не запрещал безусловно, но придерживал и кончил тем, что в конце лета 1861 года я должен
был переделать"Однодворца", так что комедия (против печатного экземпляра) явилась в значительно измененном
виде.
И тот дерптский экзамен
был неизмеримо серьезнее, почти как магистерский, и в другой форме, не школьнически перед столом экзаменатора, стоя — студенты в мундире, — а сидя, в
виде как бы продолжительной беседы.
Кавелин заметил мне — строгонько в тоне, что
есть и другие
виды супружеских отношений. Я ответил ему, что в записках, составленных по его лекциям, стоят только эти.
Обстановка самая заурядная, в старых декорациях, с старой бутафорией. Из-за всякого костюма выходила переписка с конторой, что и до сих пор еще не вывелось на казенных сценах. Чиновничьи порядки царили безусловно. На прессу по отделу театра надет
был специальный намордник в
виде особой цензуры при ведомстве императорского двора.
Снетковой роль очень нравилась; но она, вероятно, сама почуяла, что у нее не та натура и не тот
вид женственного обаяния; да и внешность
была уже не девушки, только что вышедшей из подростков, а молодой женщины, создавшей с таким успехом Катерину в «Грозе».
Но я
был уже старше той «зеленой» молодежи, которая увлекалась Бюхнером, Фохтом и Молешоттом и восторженно приняла книгу Дарвина «О происхождении
видов».
И мне
было обидно за него, за то, что его передернуло, и за то, как он сейчас же прибегнул к вину и очутился в некрасивом
виде.
Хотя он, кажется, немного красил себе волосы, но все-таки поражал своим бодрым
видом, тоном, движениями. А ему тогда
было уже чуть не под восемьдесят лет.
Возвращаясь к театральным сезонам, которые я проводил в Петербурге до моего редакторства, нельзя
было не остановиться на авторе"Свадьбы Кречинского"и не напомнить, что он после такого крупного успеха должен
был — не по своей вине — отойти от театра. Его"Дело"могло
быть тогда и напечатано только за границей в полном
виде.
Тогда это
был еще светский jeune homme'чек (молодой человечек), франтоватый, приятного
вида, очень воспитанный, без военных ухваток.
Это
был вызов, брошенный впервые казенной академии, не в
виде только разговоров, споров или задорных статеек, а в
виде дела, общей работы, проникнутой хотя и односторонним, но искренним и в основе своей здоровым направлением.
Затевались, правда, разные коммунистические общежития, на брак и сожительство стали смотреть по-своему, стояли за все
виды свободы, но и в этой сфере чувств, понятий и правил тогда и слыхом не слыхать
было об умышленном цинизме, о порнографии, о желании вводить в литературу разнузданность воинствующего эротизма.
До того я с ним не встречался. Он мне не нравился всем своим
видом и тоном. От него"отшибало"семинаристом, и его литературная бойкость
была на подкладке гораздо больше личного задора и злобности, чем каких-либо прочных и двигательных принципов.
По внешности имел он совершенно штатский
вид, а незадолго перед тем он носил еще военную форму инженера путей сообщения, то
есть каску, аксельбанты и шпоры. Тогда"путейцы"считались офицерами и воспитание получали кадетское.
Такая черта в духовной физиономии моего постоянного сотрудника способствовала нашему сближению, но только до известного предела. Мне не нравилось в нем то, что он не свободен
был от разных личных счетов и, если б я его больше слушал, способен
был втянуть меня полегоньку в тот двойственный
вид полулиберализма, полуконсерватизма, который в нем поддерживался его натурой, раздражительной и саркастической, больше, чем твердо намеченным credo.
Всегда без копейки, в долгах, подверженный давно"горькому испитию", Левитов в трезвом
виде мог
быть довольно занимательным собеседником, но с годами делался в тягость и тем, кто в нем принимал участие, в том числе и князю А.И.Урусову.
И стал он похаживать в редакцию, предлагал статьи, очень туго их писал, брал, разумеется, авансы,
выпивал, где и когда только мог, но в совершенно безобразном
виде я его (по крайней мере у нас) не видал.
Насчет работы с ним
была всегда возня. Свои статьи он носил в кармане шаровар, в
виде замусоленных кусочков бумаги.
Реформы, в
виде предварительных работ, и земская и судебная, продолжались. Их обсуждали в журналах и газетах; но земство
было сведено к очень тесным сословным рамкам. Судебные уставы явились в 1864 году; но новый суд начал действовать уже позднее, к 1866 году, когда меня уже не
было в России.
Тогда из студенческих кафе одним из самых бойких
было Кафе молодой Франции, и теперь еще существующее, хотя и в измененном
виде.
В зале классов имелась, правда, сцена, и вся она
была устроена в
виде театра.
Наполеон выступал уже замедленной походкой человека, утомленного какой-то хронической болезнью. Его длинный нос, усы в ниточку, малый рост, прическа с"височками" — все это
было всем нам слишком хорошо известно. Величественного в его фигуре и лице ничего не значилось. Евгения рядом с ним весьма выигрывала: выше его ростом, стройная женщина моложавого
вида, с золотистой шевелюрой испанки, очень элегантная, с легкой походкой, но без достаточной простоты манер и выражения лица.
Выставка
была для меня, как и для многих за границей и в России, внове. Она возбуждала любопытство… показывала, кроме Франции, и другие страны в разнообразном
виде. Но я не скажу и теперь, по прошествии с лишком сорока лет, чтобы ей можно
было увлекаться.
У Гарнье-Пажеса
была преоригинальная внешность. Тогдашние карикатуры изображали всегда его седую голову с двумя длинными прядями у лица, которые расходились в
виде ятаганов. Он смахивал на старого школьного учителя и
был тогда еще очень бодрый старик.
Его приятелем
был получивший громкую известность студент, выпустивший наделавшую тогда шуму радикальную брошюрку под псевдонимом"Pipe en bois".3Ta"деревянная трубка"очутился в 1870 году личным секретарем Гамбетты в Type, и тогда только я и увидал его в натуральном
виде, а живя в Латинском квартале, не знал, кто он.
Женщин (имевших с Третьей республики свободный вход всюду) тогда в Сорбонну не пускали. Зато в College de France они
были «personae gratae». Им отводили в больших аудиториях все места на эстраде, вокруг кафедры, куда мужчин ни под каким
видом не пускали. Они могли сидеть и внизу, в аудитории, где им угодно.
Зато знаменитая его подруга
была англичанка чистой крови, на
вид не моложе его, очень некрасивая, с типичной респектабельностью всего облика, с тихими манерами, молчаливая, кроткая и донельзя скромная.
Еще в первый мой приезд Рольстон водил меня в уличку одного из самых бедных кварталов Лондона. И по иронии случая она называлась Golden Lane, то
есть золотой переулок. И таких Голден-Лэнов я в сезон 1868 года видел десятки в Ost End'e, где и до сих пор роится та же непокрытая и неизлечимая нищета и заброшенность, несмотря на всевозможные
виды благотворительности и обязательное призрение бедных.
Уровень музыкального тогдашнего образования лондонцев обоего пола стоял, конечно, ниже немецкого и русского, вряд ли выше и парижского, но дилетантство, в
виде потребления музыки, громадное. В салонах светских домов
было уже и тогда в большом ходу пение разных романсов и исполнение мендельсоновских песен без слов, и все это такое, что часто «святых вон выноси»!
Но"народ"значился только в
виде той черни ("mob"), которая должна
была почитать себя счастливой, что она живет в стране, имеющей конституцию, столь любезную сердцу тех,"у кого
есть золотые часы", как говаривал мой петербургско-лондонский собрат, Артур Иванович Бенни.
В Баден попадал я впервые. Но много о нем слыхал и читал, как о самых бойких немецких водах с рулеткой. Тогда таких рулеточных водных мест в Германии существовало несколько: Баден-Баден, Висбаден, Гамбург, Эмс. О Монте-Карло тогда и речи еще не заходило. Та скала около Монако, где ныне вырос роскошный игрецкий городок, стояла в диком
виде и, кроме горных коз, никем не
была обитаема.