Неточные совпадения
Спрашивается: каким образом могло бы сложиться
бытовое лицо такой Лизаветы Андреевны, если б в
том доме, где она родилась дворовой девчонкой, не было известного умственного воздуха?
Смело говорю: нет, не воспользовалась. Если тогда силен был цензурный гнет,
то ведь многие стороны жизни, людей, их психика, характерные стороны быта можно было изображать и не в одном обличительном духе. Разве «Евгений Онегин» не драгоценный документ, помимо своей художественной прелести? Он полон
бытовых черт средне-дворянской жизни с 20-х по 30-е годы. Даже и такая беспощадная комедия, как «Горе от ума», могла быть написана тогда и даже напечатана (хотя и с пропусками) в николаевское время.
Сергея Васильева я только тогда и увидел в такой
бытовой роли, как Бородкин. Позднее, когда приезжал студентом домой, на ярмарочном театре привелось видеть его только в водевилях; а потом он ослеп к
тому времени, когда я начал ставить пьесы.
Бородкин врезался мне в память на долгие годы и так восхищал меня обликом, тоном, мимикой и всей повадкой Васильева, что я в Дерпте, когда начал играть как любитель, создавал это лицо прямо по Васильеву. Это был единственный в своем роде
бытовой актер, способный на самое разнообразное творчество лиц из всяких слоев общества: и комик и почти трагик, если верить
тем, кто его видал в ямщике Михаиле из драмы А.Потехина «Чужое добро впрок не идет».
И
тем разительнее выходил контраст между Подколесиным и Большовым. Такая
бытовая фигура, уже без всякой комической примеси, появилась решительно в первый раз, и создание ее было делом совершенно нового понимания русского быта, новой полосы интереса к
тому, что раньше не считалось достойным художественной наблюдательности.
В таких старых актерах было что-то особенно прочное, веское, значительное и жизненное, чего теперь не замечается даже и в самых даровитых исполнителях. И по
бытовому репертуару Степанов среди своих сверстников один и подошел по тону и говору. Задолго до создания лица Маломальского он уже знаменит был
тем, как он играл загулявшего ямского старосту в водевиле «Ямщики».
Роль Вихорева, несложная по авторскому замыслу и тону выполнения, выходила у него с
тем чувством меры, которая еще более помогала удивительному ансамблю этой, по времени первой на московской сцене, комедии создателя нашего
бытового театра.
Кавалерова и тогда уже считалась старухой не на одной сцене, а и в жизни; по виду и тону в своих
бытовых ролях свах и
тому подобного люда напоминала наших дворовых и мещанок, какие хаживали к нашей дворне. Тон у ней был удивительно правдивый и типичный. Тактеперь уже разучаются играть комические лица. Пропала наивность, непосредственность; гораздо больше подделки и условности, которые мешают художественной цельности лица.
Стало быть, и мои итоги не могли выйти вполне объективными, когда я оставлял Дерпт. Но я был поставлен в условия большей умственной и, так сказать,
бытовой свободы. Я приехал уже студентом третьего курса, с серьезной, определенной целью, без всякого национального или сословного задора, чтобы воспользоваться как можно лучше
тем «академическим» (
то есть учебно-ученым) режимом, который выгодно отличал тогда Дерпт от всех университетов в России.
Трудно мне было и тогда представить себе, что этот московский обыватель с натурой и пошибом Собакевича состоял когда-то душою общества в
том кружке, где Герцен провел годы"Былого и дум". И его шекспиромания казалась мне совершенно неподходящей ко всему его
бытовому habitus. И
то сказать: по тогдашней же прибаутке, он более"перепер", чем"перевел"великого"Вилли".
Самой интересной для меня силой труппы явился в
тот сезон только что приглашенный из провинции на
бытовое амплуа в комедии и драме Павел Васильев, меньшой брат Сергея — московского.
"Теодор", москвич, товарищ по одной из тамошних гимназий Островского, считал себя в Петербурге как бы насадителем и нового
бытового реализма, и некоторым образом его вторым"я". Выдвинулся он ролью Бородкина (рядом с Читау-матерью) к началу второй половины 50-х годов и одно время прогремел. Это вскружило ему голову, и без
того ужасно славолюбивую: он всю жизнь считал себя первоклассным артистом.
Я уже видал ее в такой"коронной"ее роли, как Кабаниха в"Грозе", и этот
бытовой образ, тон ее, вся повадка и говор убеждали вас сейчас же, какой творческой силой обладала она, как она умела"перевоплощаться", потому что сама по себе была чисто петербургское дитя кулис — добродушное, веселое, наивное существо, не имеющее ничего общего со складом Кабанихи, ни с
тем бытом, где родилось и распустилось роскошным букетом такое дореформенное существо.
Как бы"зачарованный"этим нежданным впечатлением, я нашел и в Малом театре
то, чего в Петербурге (за исключением игры Васильева и Линской) ни минуты не испытывал: совсем другое отношение и к автору, и к его пьесе, прекрасный
бытовой тон, гораздо больше ладу и товарищеского настроения в самой труппе.
Пассаж оставался верен
бытовому театру. И участие не только Потехина, но и самого Островского было неожиданной приманкой для
той публики, которая состояла из самых испытанных театралов.
Родился ли он драматургом — по преимуществу? Такой вопрос может показаться странным, но я его ставил еще в 70-х годах, в моем цикле лекций"Островский и его сверстники", где и указывал впервые на
то, что создатель нашего
бытового театра обладает скорее эпическим талантом. К сильному (как немцы говорят,"драстическому") действию он был мало склонен. Поэтому большинство его пьес так полны разговоров, где много таланта в смысле яркой психики действующих лиц, но мало движения.
Но как драматург (
то есть по моей первой, по дебютам, специальности) я написал всего одну вещь из
бытовой деревенской жизни:"В мире жить — мирское творить". Я ее напечатал у себя в журнале. Комитет не пропустил ее на императорские сцены, и она шла только в провинции, но я ее никогда сам на сцене не видал.
Более реальная манера говорить, разные оттенки светского и
бытового разговора совсем не преподавались, не говоря уже о
том, что создание характеров и проведение роли через всю пьесу и ансамбль оставались в полном забросе, что, как слышно, продолжается и до сих пор.
И какой это был архироссийский
бытовой тип! Барин с головой протодьякона и даже не очень старого"владыки". Таких типичных лиц великорусского склада немного видал я и среди народа, и среди купечества. И за мужика и за купца вы могли бы издали принять его, если б он захотел выдать себя за
того или другого. Но главное — барин, пошедший в бунтари и долго скитавшийся по Европе и до и после крепости, ссылки и бегства из Восточной Сибири через Японию.
Все, что удавалось до
того и читать и слышать о старой столице Австрии, относилось больше к ее
бытовой жизни. Всякий из нас повторял, что этот веселый, привольный город — город вальсов, когда-то Лайнера и старика Штрауса, а теперь его сына Иоганна, которого мне уже лично приводилось видеть и слышать не только в Павловске, но и в Лондоне, как раз перед моим отъездом оттуда, в августе 1868 года.
И
тот Фюрст-театр, который тогда составлял центральное место веселящегося Пратера, играл исключительно
бытовой репертуар на местном диалекте.
Актер Фюрст, создатель театра в Пратере, был в
ту пору еще свежий мужчина, с простонародной внешностью бюргера из мужиков, кажется, с одним вставным фарфоровым глазом, плотный, тяжелый, довольно однообразный, но владеющий душой своей публики и в диалоге, и в
том, как он пел куплеты и песенки в тирольском вкусе. В нем давал себя знать австрийский народный кряж, с
теми бытовыми штрихами, какие дает венская жизнь мелкого бюргерства, особенно в демократических кварталах города.
Его общество, хотя и не представляло для меня ничего выдающегося в высшем интеллигентном смысле, но давало вкус к
той бытовой жизни, которая там, на родине, шла своим чередом и от которой я ушел на такой долгий срок.
Оперетка к
той зиме обновилась музыкой Штрауса, который вошел в полное обладание своего таланта и сделался из бального композитора настоящим"maestro"для оперетки, стоящей даже на рубеже комической оперы. Такие его вещи, как"Летучая мышь"и"Цыганский барон", и рядом с вещами Оффенбаха представляют собою и
бытовую и музыкальную ценность.
Профессионально-писательского было в нем очень немного, но очень много
бытового в говоре, в выражении его умного, немного хмурого лица. И вместе с
тем что-то очень петербургское 40-х годов, с его бородкой, манерой надевать pince-nez, походкой, туалетом. Если Тургенев смотрел всегда барином,
то и его когда-то приятель Некрасов не смотрел бывшим разночинцем, а скорее дворянским"дитятей", который прошел через разные мытарства в начале своей писательской карьеры.
Та требовательность, какую мы тогда предъявляли, объяснялась, вероятно, двумя мотивами: художественной ценой первых пьес Островского и
тем, что он в эти годы,
то есть к началу 70-х годов, стал как бы уходить от новых течений русской жизни, а трактование купцов на старый сатирический манер уже приелось. В Москве его еще любили, а в Петербурге ни одна его
бытовая пьеса не добивалась крупного успеха.
Неточные совпадения
Через год после
того, как пропал Рахметов, один из знакомых Кирсанова встретил в вагоне, по дороге из Вены в Мюнхен, молодого человека, русского, который говорил, что объехал славянские земли, везде сближался со всеми классами, в каждой земле оставался постольку, чтобы достаточно узнать понятия, нравы, образ жизни,
бытовые учреждения, степень благосостояния всех главных составных частей населения, жил для этого и в городах и в селах, ходил пешком из деревни в деревню, потом точно так же познакомился с румынами и венграми, объехал и обошел северную Германию, оттуда пробрался опять к югу, в немецкие провинции Австрии, теперь едет в Баварию, оттуда в Швейцарию, через Вюртемберг и Баден во Францию, которую объедет и обойдет точно так же, оттуда за
тем же проедет в Англию и на это употребит еще год; если останется из этого года время, он посмотрит и на испанцев, и на итальянцев, если же не останется времени — так и быть, потому что это не так «нужно», а
те земли осмотреть «нужно» — зачем же? — «для соображений»; а что через год во всяком случае ему «нужно» быть уже в Северо — Американских штатах, изучить которые более «нужно» ему, чем какую-нибудь другую землю, и там он останется долго, может быть, более года, а может быть, и навсегда, если он там найдет себе дело, но вероятнее, что года через три он возвратится в Россию, потому что, кажется, в России, не теперь, а тогда, года через три — четыре, «нужно» будет ему быть.
В
те годы обращенность к старцам была более характерна для интеллигенции, которая хотела стать по-настоящему православной, чем для традиционно-бытовых православных, которые никогда от церковного православия не отходили.
И по себе сужу: проработал я полвека московским хроникером и бытописателем, а мне и на ум не приходило хоть словом обмолвиться о банях, хотя я знал немало о них, знал
бытовые особенности отдельных бань; встречался там с интереснейшими москвичами всех слоев, которых не раз описывал при другой обстановке. А ведь в Москве было шестьдесят самых разнохарактерных, каждая по-своему, бань, и, кроме
того, все они имели постоянное население, свое собственное, сознававшее себя настоящими москвичами.
И таким образом, если следуемые по табели три фунта кажутся вполне достаточными в количественном отношении,
то, при знакомстве с качеством хлеба и с
бытовыми условиями тюрьмы, это достоинство пайка становится призрачным, и цифры уже теряют свою силу.
Оглядываясь на свое прошлое теперь, через много лет, я ищу: какая самая яркая
бытовая, чисто московская фигура среди московских редакторов газет конца прошлого века? Редактор «Московских ведомостей» М.Н. Катков? — Вечная
тема для либеральных остряков, убежденный слуга правительства. Сменивший его С.А. Петровский? — О нем только говорили как о счастливом игроке на бирже.