Неточные совпадения
Рикур был крупный тип француза, сложившегося к эпохе Февральской революции. Он
начал свою карьеру специальностью живописца, был
знаком с разными реформаторами 40-х годов (
в том числе и с Фурье), выработал себе весьма радикальное credo, особенно
в направлении антиклерикальных идей. Актером он никогда не бывал, а сделался прекрасным чтецом и декламатором реального направления, врагом всей той рутины, которая, по его мнению, царила и
в «Comedie Francaise», и
в Консерватории.
Я вспомнил тогда, что один из моих собратов (и когда-то сотрудников), поэт Н.
В.Берг, когда-то хорошо был
знаком с историей отношений Тургенева к Виардо, теперь только отошедшей
в царство теней (я пишу это
в начале мая 1910 года), и он был того мнения, что, по крайней мере тогда (то есть
в конце 40-х годов), вряд ли было между ними что-нибудь серьезное, но другой его бывший приятель Некрасов был
в ту же эпоху свидетелем припадков любовной горести Тургенева, которые прямо показывали, что тут была не одна"платоническая"любовь.
Позднее, вернувшись
в Петербург
в начале 1871 года, я узнал от брата Василия Курочкина — Николая (постоянного сотрудника"Отечественных записок"), что это он, не будучи даже со мной
знаком, стал говорить самому Некрасову обо мне как о желательном сотруднике и побудил его обратиться ко мне с письмом.
Я его легко вспомнил. Это был некто П.П.Иванов, тогдашний акцизный управляющий
в Нижнем, с которым я был
знаком еще с
начала 60-х годов. А рядом с ним сидел
в карете седой старик с бородой, — и он также оказался моим еще более старым знакомым. Это был генерал М.И.Цейдлер, когда-то наш нижегородский полицеймейстер, из гродненских гусар, и товарищ по юнкерскому училищу с Лермонтовым.
С Чернышевским я лично
знаком не был; но я
начал свое писательство
в Петербурге
в годы его популярности, и мне как фельетонисту журнала"Библиотека для чтения"(который я позднее приобрел
в собственность) привелось говорить о тех полемических походах, какие Чернышевский вел тогда направо и налево.
Неточные совпадения
Левин погладил Ласку и посвистал
в знак того, что можно
начинать.
Грушницкий стал против меня и по данному
знаку начал поднимать пистолет. Колени его дрожали. Он целил мне прямо
в лоб…
Конечно, вы не раз видали // Уездной барышни альбом, // Что все подружки измарали // С конца, с
начала и кругом. // Сюда, назло правописанью, // Стихи без меры, по преданью, //
В знак дружбы верной внесены, // Уменьшены, продолжены. // На первом листике встречаешь // Qu’écrirez-vous sur ces tablettes; // И подпись: t. á. v. Annette; // А на последнем прочитаешь: // «Кто любит более тебя, // Пусть пишет далее меня».
Хозяин игрушечной лавки
начал в этот раз с того, что открыл счетную книгу и показал ей, сколько за ними долга. Она содрогнулась, увидев внушительное трехзначное число. «Вот сколько вы забрали с декабря, — сказал торговец, — а вот посмотри, на сколько продано». И он уперся пальцем
в другую цифру, уже из двух
знаков.
— Как! Вы здесь? —
начал он с недоумением и таким тоном, как бы век был
знаком, — а мне вчера еще говорил Разумихин, что вы все не
в памяти. Вот странно! А ведь я был у вас…