Неточные совпадения
Поступив на «камеральный» разряд, я стал ходить на одни и те же лекции с юристами первого
курса в общие аудитории; а на специально камеральные лекции, по естественным
наукам, — в аудитории, где помещались музеи, и в лабораторию, которая до сих пор еще в том же надворном здании, весьма запущенном, как и весь университет, судя по тому, как я нашел его здания летом 1882 года, почти тридцать лет спустя.
Вообще, словесные
науки стояли от нас в стороне. Посещать чужие лекции считалось неловким, да никто из профессоров и не привлекал. Самый речистый и интересный был все-таки Иванов, который читал нам обязательныйпредмет, и целых два года. Ему многие, и не словесники, обязаны порядочными сведениями по историографии. Он прочел нам целый
курс „пропедевтики“ с критическим разбором неписьменных и письменных источников.
„Неофитом
науки“ я почувствовал себя к переходу на второй
курс самобытно, без всякого влияния кого-нибудь из старших товарищей или однокурсников. Самым дельным из них был мой школьный товарищ Лебедев, тот заслуженный профессор Петербургского университета, который обратился ко мне с очень милым и теплым письмом в день празднования моего юбилея в Союзе писателей, 29 октября 1900 года. Он там остроумно говорит, как я, начав свое писательство еще в гимназии, изменил беллетристике, увлекшись ретортами и колбами.
Из остальных профессоров по кафедрам политико-юридических
наук пожалеть, в известной степени, можно было разве о И.К.Бабсте, которого вскоре после того перевели в Москву. Он знал меня лично, но после того, как еще на втором
курсе задал мне перевод нескольких глав из политической экономии Ж. Батиста Сэя, не вызывал меня к себе, не давал книг и не спрашивал меня, что я читаю по его предмету. На экзамене поставил мне пять и всегда ласково здоровался со мною. Позднее я бывал у него и в Москве.
Студентом медицины оставался я до самого конца, прослушав весь
курс медицинских
наук вплоть до клинической практики включительно.
В этом я не ошибся. Учиться можно было вовсю, работать в лаборатории, посещать всевозможные
курсы, быть у источника немецкой
науки, жить дешево и тихо.
Наукой, как желал работать я, никто из них не занимался, но все почти кончили
курс, были дельными медиками, водились и любители музыки, в последние 50-е годы стали читать русские журналы, а немецкую литературу знали все-таки больше, чем рядовые студенты в Казани, Москве или Киеве.
Ивановского любили, считали хорошим лектором, но
курсы его были составлены несколько по-старинному, и авторитетного имени в
науке он не имел. Говорил он с польским акцентом и смотрел характерным паном, с открытой физиономией и живыми глазами.
По русской истории я не готовился ни одного дня на Васильевском острову. В Казани у профессора Иванова я прослушал целый
курс, и не только прагматической истории, но и так называемой «пропедевтики», то есть
науки об источниках вещных и письменных, и, должно быть, этого достаточно было, чтобы через пять с лишком лет кое-что да осталось в памяти.
Я весьма своим студенческим ученьем доказал самому себе, до какой степени я высоко ставил точную
науку, и к окончанию моего
курса в Дерпте держался уже сам мировоззрения, за которое «Современник» и потом «Русское слово» ратовали.
Это постоянное посещение самых разнообразных лекций необыкновенно"замолаживало"меня и помогало наполнять все те пробелы в моем образовании, какие еще значились у меня. И тогда я, под влиянием бесед с Вырубовым, стал изучать
курс"Положительной философии"Огюста Конта. Позитивное миропонимание давало как бы заключительный аккорд всей моей университетской выучке, всему тому, что я уже признавал самого ценного в выводах естествознания и вообще точных
наук.
Везде, во всех аудиториях, кроме
курсов по специальным
наукам и практических занятий, персонал слушателей был случайный. Это меня очень удивляло на первых порах.
— Господин Сперанский, как, может быть, небезызвестно вам, первый возымел мысль о сем училище, с тем намерением, чтобы господа семинаристы, по окончании своего
курса наук в академии, поступали в оное для изучения юриспруденции и, так как они и без того уже имели ученую степень, а также и число лет достаточное, то чтобы сообразно с сим и получали высший чин — 9-го класса; но богатые аристократы и дворянство наше позарились на сие и захватили себе…
Неточные совпадения
В этом-то
курсе Александр Петрович показал, что знает, точно,
науку жизни.
Эту-то
науку жизни сделал он предметом отдельного
курса воспитания, в который поступали только одни самые отличные.
— Кошкарев продолжал: — «…в словесных
науках, как видно, не далеко… ибо выразились о душах умершие, тогда как всякому, изучавшему
курс познаний человеческих, известно заподлинно, что душа бессмертна.
— Во сне сколько ни ешь — сыт не будешь, а ты — во сне онучи жуешь. Какие мы хозяева на земле? Мой сын, студент второго
курса, в хозяйстве понимает больше нас. Теперь, брат, живут по жидовской
науке политической экономии, ее даже девчонки учат. Продавай все и — едем! Там деньги сделать можно, а здесь — жиды, Варавки, черт знает что… Продавай…
Рассуждал он обо всем: и о добродетели, и о дороговизне, о
науках и о свете одинаково отчетливо; выражал свое мнение в ясных и законченных фразах, как будто говорил сентенциями, уже готовыми, записанными в какой-нибудь
курс и пущенными для общего руководства в свет.