Это и был, собственно, первый мой опыт переводного писательства, попавший в печать через три года, в 1857 году; но на первом курсе, насколько память не изменяет мне, я
написал рассказ и отправил его не то в „Современник“, не то в „Отечественные записки“, и ответа никакого не получил.
Неточные совпадения
Беллетристика — переводная и своя — и сказалась в выборе сюжета того юмористического
рассказа «Фрак», который я
написал по переходе в шестой класс.
Учитель словесности уже не так верил в мои таланты. В следующем учебном году я, не смущаясь, однако, приговором казанского профессора,
написал нечто вроде продолжения похождений моего героя, и в довольно обширных размерах. Место действия был опять Петербург, куда я не попадал до 1855 года. Все это было сочинено по разным повестям и очеркам, читанным в журналах, гораздо больше, чем по каким-нибудь устным
рассказам о столичной жизни.
Но и раньше, еще в"Рутении", я в самый разгар увлечения химией после казанского повествовательного опыта (вещица, посланная в"Современник")
написал юмористический
рассказ"Званые блины", который читал на одной из литературных сходок корпорации. И в ней они уже существовали, но литература была самая первобытная, больше немудрые стишки и переводцы. Мой
рассказ произвел сенсацию и был целиком переписан в альбом, который служил летописью этих литературных упражнений.
О повествовательной беллетристике я не думал в двухлетний, уже прямо писательский, период моего студенчества. Будь это иначе — я бы
написал повесть или хотя бы два-три
рассказа.
В Дерпте, в нашей русской корпорации, мой юмористический
рассказ"Званые блины"произвел даже сенсацию; но доказательством, что я себя не возомнил тогда же беллетристом, является то, что я целых три года не
написал ни одной строки, и первый мой более серьезный опыт была комедия в 1858 году.
В рассказчики я попал уже гораздо позднее (первые мои
рассказы были"Фараончики"и"Посестрие" — 1866 и 1871 годы) и
написал за тридцать лет до ста и более
рассказов. Но это уже было после продолжительных работ, после больших и даже очень больших вещей.
Встретился я с ним уже много лет спустя, когда он потолстел и стал хромать, был уже любимцем Гостиного двора, офицеров и чиновников,
писал кроме очерков и
рассказов и бытовые пьески, сделал себе и репутацию вивёра, любящего кутнуть, способного произвести скандалец где-нибудь у немцев, в Шустер-клубе.
Разговорный язык его, особенно в
рассказах личной жизни, отличался совсем особенным складом.
Писал он для печати бойко, легко, но подчас несколько расплывчато. Его проза страдала тем же, чем и разговор: словоохотливостью, неспособностью сокращать себя, не приплетать к главному его сюжету всяких попутных эпизодов, соображений, воспоминаний.
С Марко Вовчок у меня не было личного знакомства. Она проживала тогда больше за границей, и от нее являлся всегда с рукописью молодой человек, фамилию которого не вполне тоже припоминаю; кажется, г-н Пассек. Она дала нам несколько
рассказов, но уже не из лучшего, что она
писала.
Сделавшись редактором, я сейчас же
написал сам небольшую рецензию по поводу ее прекрасного
рассказа"За стеной", появившегося в"Отечественных записках". Я первый указал на то, как наша тогдашняя критика замалчивала такое дарование. Если позднее Хвощинская, сделавшись большой «радикалкой», стала постоянным сотрудником «Отечественных записок» Некрасова и Салтыкова, то тогда ее совсем не ценили в кружке «Современника», и все ее петербургские знакомства стояли совершенно вне тогдашнего «нигилистического» мира.
Когда она приехала пожить в Петербург, и мы с ней лично познакомились и сошлись, она
написала для"Библиотеки"прелестный
рассказ"Старый портрет — новый оригинал", навеянный посещением Эрмитажа и портретом работы Рембрандта, моделью которого послужила ему будто бы родная мать, что, кажется, оказалось неверно.
Писал под мою диктовку местный семинарист из богословского класса, курьезный тип, от которого я много слышал
рассказов о поповском быте. Проработав до вечерних часов, я отвозил его в семинарию, где отец ректор дал ему дозволение каждый день бывать у меня.
За границей я
написал для"Дела"повесть"По-американски", которая явилась по счету первой моей повестью, как раньше, в 1866 году, «Фараончики», написанные в конце того года в Москве, были моим первым
рассказом.
— Вот сейчас Михайлов спрашивает меня:"Алексей Феофилактович, куда у меня литературный талант девался? А ведь я
писал и
рассказы и романы". А я ему в ответ...
Неточные совпадения
— Это теперь называется поумнением, — виновато объяснил Катин. — Есть даже
рассказ на тему измены прошлому, так и называется: «Поумнел». Боборыкин
написал.
— Что ж,
написали вы
рассказ?
«Сомову он расписал очень субъективно, — думал Самгин, но, вспомнив
рассказ Тагильского, перестал думать о Любаше. — Он стал гораздо мягче, Кутузов. Даже интереснее. Жизнь умеет шлифовать людей. Странный день прожил я, — подумал он и не мог сдержать улыбку. — Могу продать дом и снова уеду за границу, буду
писать мемуары или — роман».
— На кой дьявол нужна наша интеллигенция при таком мужике? Это все равно как деревенские избы перламутром украшать. Прекраснодушие, сердечность, романтизм и прочие пеперменты, уменье сидеть в тюрьмах, жить в гиблых местах ссылки,
писать трогательные
рассказы и статейки. Страстотерпцы, преподобные и тому подобные. В общем — незваные гости.
— Ну и черт с ним, — тихо ответил Иноков. — Забавно это, — вздохнул он, помолчав. — Я думаю, что мне тогда надобно было врага — человека, на которого я мог бы израсходовать свою злость. Вот я и выбрал этого… скота. На эту тему
рассказ можно
написать, — враг для развлечения от… скуки, что ли? Вообще я много выдумывал разных… штучек. Стихи
писал. Уверял себя, что влюблен…