Неточные совпадения
Но все это было добродушно, без злости. Того оттенка недоброжелательства, какой теперь зачастую чувствуется в обществе к писателю,
тогда еще не
появлялось. Напротив, всем было как будто лестно, что вот есть в обществе молодой человек, которого «печатают» в лучшем журнале.
«Варенька», а позднее весь «Тамарин» и
тогда уже понимались, как вещи в «жорж-зандовском» направлении.
Тогда уже
появились и в дворянском кругу и девушки и замужние женщины с налетом любовно-романтического настроения, поглощавшие и в подлиннике и в переводах «Индиану», «Лелию», «Консуэло», «Жака», «Мопра», «Лукрецию Флориани».
И с Островским как писателем я как следует познакомился только
тогда в Большом театре, где видел в первый раз «Не в свои сани не садись». В Нижнем мы добывали те книжки «Москвитянина», где
появлялся «Банкрут»; кажется, и читали эту комедию, но она в нас хорошенько не вошла; мы знали только, что ею зачитывалась вся Москва (а потом и Петербург) и что ее не позволили давать на сцене.
Замечательно, что он ни
тогда, ни позднее не связал своего имени ни с Грибоедовым, ни с Гоголем и только гораздо позднее стал
появляться в"Ревизоре" — в маленькой роли Растаковского.
Критика
тогда сводилась к двум-трем газетам. Сколько помню — рецензенты не особенно напали на"Однодворца", но и не помогли его успеху, который свелся к приличной цифре представлений.
Тогда и огромный успех не мог дать — при системе бенефисов — в один сезон более двадцати спектаклей, и то не подряд. Каждую неделю
появлялась новая большая пьеса.
Когда Чернышевский
появился на эстраде, его внешность мне не понравилась. Я перед тем нигде его не встречал и не видал его портрета. Он
тогда брился, носил волосы «a la moujik» (есть такие его карточки) и казался неопределенных лет; одет был не так, как обыкновенно одеваются на литературных вечерах, не во фраке, а в пиджаке и в цветном галстуке.
О нем мне много рассказывали еще до водворения моего в Петербурге; а в те зимы, когда Сухово-Кобылин стал
появляться в петербургском свете, А.И.Бутовский (
тогда директор департамента мануфактур и торговли) рассказал мне раз, как он был прикосновенен в Москве к этому делу.
Эта рецензия
появилась под каким-то псевдонимом. Я узнал от одного приятеля сыновей Краевского (
тогда еще издателя"Отечественных записок"), что за псевдонимом этим скрывается Н.Д.Хвощинская (В.Крестовский-псевдоним). Я написал ей письмо, и у нас завязалась переписка, еще до личного знакомства в Петербурге, когда я уже сделался редактором-издателем"Библиотеки"и она стала моей сотрудницей.
К Гончарову считалось
тогда совершенно бесполезным обращаться. Он ничего не печатал, и его"Обрыв"стал
появляться в"Вестнике Европы"несколько лет спустя, в 1869 году.
Да и весь он был
тогда чрезвычайно красивый и приятный брюнет, живой, пылкий, влюбчивый, возбуждавший в женщинах волнение, куда бы он ни
появлялся.
Тогда в"Отечественных записках"Краевского стали
появляться в 60-х годах критические заметки (под мужским именем), где разбирались новости журнальной беллетристики, и когда в начале 1863 года
появилась рецензия на две первых части моего романа"В путь-дорогу", я стал разыскивать, кто этот критик, и чрез М. П. Федорова, приятеля сыновей Краевского, узнал, что это давнишняя сотрудница"Отечественных записок"Н.Д.Хвощинская.
Крестовский"; и слово"псевдоним"стала прибавлять к этому имени с тех пор, как
появился подлинный В. (то есть Всеволод) Крестовский, поэт,
тогда еще студент Петербургского университета.
Говорил он тоном и ритмом профессора, излагающего план своих работ, хотя профессором никогда не был, а всю свою жизнь читал и писал книги, до поздней старости.
Тогда он еще совсем не смотрел стариком и в волосах его седина еще не
появлялась.
Он сам уже редко
появлялся на"Promenade"как дирижер, уступая свой смычок братьям своим Иосифу и Эдуарду, которого и
тогда уже венки звали"Эди".
Не могу утверждать — до или после меня проживал в Испании покойный граф Салиас. Он много писал о ней в «Голосе», но
тогда, летом 1869 года, его не было; ни в Мадриде, ни в других городах, куда я попадал, я его не встречал. Думаю, однако, что если б ряд его очерков Испании стал
появляться раньше моей поездки, я бы заинтересовался ими. А «Голос» я получал как его корреспондент.
В Петербурге в 60-е года мне не привелось с ним лично познакомиться. Я как редактор не обращался к нему с просьбою о сотрудничестве.
Тогда он надолго замолк, и перед тем только его"Веловодова"(эпизод из"Обрыва")
появился в"Современнике". Кажется, я видал его на Невском, но его наружность осталась у меня в памяти больше по портретам, особенно из известной
тогда коллекции литографий Мюнстера.
И вот в"Отечественных записках", вскоре после моего возвращения в Петербург,
появилась моя статья о варшавской драматической труппе — первая по времени появления, написанная русским в таком сочувственном тоне, да еще в большом и
тогда самом распространенном журнале.
В первый раз это случилось в кабинете Я.П.Полонского,
тогда одного из редакторов кушелевского журнала"Русское слово". К нему я попал с рукописью моей первой комедии"Фразеры", которая как раз и погибла в редакции этого журнала и не
появлялась никогда ни на сцене, ни в печати. На сцену ее не пустила театральная цензура.
Раньше, еще в Дерпте, я стал читать его статьи в"Библиотеке для чтения", все по философским вопросам. Он считался
тогда"гегельянцем", и я никак не воображал, что автор их — артиллерийский полковник, читавший в Михайловской академии механику.
Появились потом его статьи и в"Отечественных записках"Краевского, но в"Современнике"он не писал, и даже позднее, когда я с ним ближе познакомился, уже в начале 60-х годов, не считался вовсе"нигилистом"и еще менее тайным революционером.
Неточные совпадения
Строился новый город на новом месте, но одновременно с ним выползало на свет что-то иное, чему еще не было в то время придумано названия и что лишь в позднейшее время сделалось известным под довольно определенным названием"дурных страстей"и"неблагонадежных элементов". Неправильно было бы, впрочем, полагать, что это"иное"
появилось тогда в первый раз; нет, оно уже имело свою историю…
И часто в тех местах, где менее всего могли ожидать их, они
появлялись вдруг — и все
тогда прощалось с жизнью.
Еще сильнее, нежели от упреков, просыпалась в нем бодрость, когда он замечал, что от его усталости уставала и она, делалась небрежною, холодною.
Тогда в нем
появлялась лихорадка жизни, сил, деятельности, и тень исчезала опять, и симпатия била опять сильным и ясным ключом.
Только когда он углубится в длинные разговоры с Райским или слушает лекцию о древней и чужой жизни, читает старца-классика, —
тогда только
появлялась вдруг у него жизнь в глазах, и глаза эти бывали умны, оживленны.
Луна взошла, но туман был так силен, что фрегат то пропадал из глаз, то вдруг
появлялся; не раз мы его совсем теряли из виду и
тогда правили по звездам, но и те закрывались.