Неточные совпадения
Но газеты занимались тогда
театром совсем не так, как теперь. У нас в доме, правда, получали «Московские ведомости»; но читал их дед; а нам в руки газеты почти что не попадали. Только
один дядя, Павел Петрович, много сообщал о столичных
актерах, говаривал мне и о Садовском еще до нашей поездки в Москву. Он его видел раньше в роли офицера Анучкина в «Женитьбе». Тогда этот офицер назывался еще «Ходилкин».
В труппе были такие силы, как Милославский, игравший в Нижнем не
один сезон в те годы, когда я еще учился в гимназии, Виноградов (впоследствии петербургский
актер), Владимиров, Дудкин (превратившийся в Петербурге в Озерова), Никитин; а в женском персонале: Таланова (наша Ханея), ее сестра Стрелкова (также из нашей нижегородской труппы), хорошенькая тогда Прокофьева, перешедшая потом в Александрийский
театр вместе с Дудкиным.
Переписка А.Н., появившаяся после смерти
актера Бурдина, бывшего его постоянным ходатаем, показала достаточно, как создатель нашего бытового репертуара нуждался в заработке; а ставил он обыкновенно по
одной пьесе в сезон на обоих императорских
театрах.
А в городе, в литературном мире, в
театре смерть Григорьева прошла очень холодно. И в
театре его не любили за критику игры
актеров. Любил его только П.Васильев, бывший на похоронах. Из актрис
одна только Владимирова (о которой он говорил сочувственно за
одну ее роль), не зная его лично, приехала в церковь проститься с ним.
Имена таких
актеров и актрис, как Ренье, Брессан, Делоне, сестры Броган, Виктория Лафонтен, принадлежат истории
театра. С ними ушли и та манера игры, тон, дикция, жестикуляция, какие уже нельзя (а может, и не нужно?) восстановлять. В тот же сезон (или
одной зимой раньше) дебютировал и Коклен, любимый ученик Ренье, и сразу занял выдающееся место. Я тогда уже видал его в такой роли, как Фигаро в"Женитьбе Фигаро", и в мольеровских типах.
— Этого мало, — добавил Лемениль. — И с прислугой нам не надо учиться говорить по-русски. Горничных и кухарок мы,
актеры Михайловского
театра, передаем
одни другим. И все они нас понимают и говорят… кое-как.
Просто
актер был тоже незадолго перед этим антрепренер
одного из видных
театров Лондона Liceum.
Актер Фюрст, создатель
театра в Пратере, был в ту пору еще свежий мужчина, с простонародной внешностью бюргера из мужиков, кажется, с
одним вставным фарфоровым глазом, плотный, тяжелый, довольно однообразный, но владеющий душой своей публики и в диалоге, и в том, как он пел куплеты и песенки в тирольском вкусе. В нем давал себя знать австрийский народный кряж, с теми бытовыми штрихами, какие дает венская жизнь мелкого бюргерства, особенно в демократических кварталах города.
Неточные совпадения
Во время же игры Дарье Александровне было невесело. Ей не нравилось продолжавшееся при этом игривое отношение между Васенькой Весловским и Анной и та общая ненатуральность больших, когда они
одни, без детей, играют в детскую игру. Но, чтобы не расстроить других и как-нибудь провести время, она, отдохнув, опять присоединилась к игре и притворилась, что ей весело. Весь этот день ей всё казалось, что она играет на
театре с лучшими, чем она,
актерами и что ее плохая игра портит всё дело.
«Где другие? — говорит светлая царица, — они везде; многие в
театре,
одни актерами, другие музыкантами, третьи зрителями, как нравится кому; иные рассеялись по аудиториям, музеям, сидят в библиотеке; иные в аллеях сада, иные в своих комнатах или чтобы отдохнуть наедине, или с своими детьми, но больше, больше всего — это моя тайна.
В 1876 году здесь жил, еще будучи маленьким
актером Малого
театра, М. В. Лентовский: бедный номеришко, на четвертом этаже, маленькие два окна, почти наравне с полом, выходившие во двор, а имущества всего —
одно пальтишко, гитара и пустые бутылки.
Публика начала сбираться почти не позже
актеров, и первая приехала
одна дама с мужем, у которой, когда ее сыновья жили еще при ней, тоже был в доме
театр; на этом основании она, званая и незваная, обыкновенно ездила на все домашние спектакли и всем говорила: «У нас самих это было — Петя и Миша (ее сыновья) сколько раз это делали!» Про мужа ее, служившего контролером в той же казенной палате, где и Разумов, можно было сказать только
одно, что он целый день пил и никогда не был пьян, за каковое свойство, вместо настоящего имени: «Гаврило Никанорыч», он был называем: «Гаврило Насосыч».
Это именно та чуткая, нервная публика, которая удесятеряет силы
актера и без которой было бы немыслимо для
актера каждодневное повторение, двести раз сряду,
одной и той же роли, как это сплошь бывает на парижских
театрах.