Неточные совпадения
Он мог подаваться, особенно после событий 1861–1862 годов, в сторону охранительных идей, судить неверно, пристрастно обо многом в тогдашнем общественном и чисто литературном движении; наконец, у него не было широкого всестороннего образования, начитанность, кажется, только по-русски (с прибавкой, быть может, кое-каких французских
книг), но в пределах тогдашнего русского «просвещения» он был совсем не игнорант, в нем всегда чувствовался московский студент 40-х годов: он был искренно предан всем лучшим заветам нашей литературы, сердечно чтил Пушкина, напечатал когда-то критический этюд о Гоголе,
увлекался с юных лет театром, считался хорошим актером и был прекраснейший чтец «в лицах».
Но я был уже старше той «зеленой» молодежи, которая
увлекалась Бюхнером, Фохтом и Молешоттом и восторженно приняла
книгу Дарвина «О происхождении видов».
Я оборвал фразу и водрузил трубку на место. Это было внезапным мозговым отвращением к бесцельным словам, какие начал я произносить по инерции. Что переменилось бы, узнай я, куда уехала Биче Сениэль? Итак, она продолжала свой путь, — наверное, в духе безмятежного приказания жизни, как это было на набережной, — а я опустился в кресло, внутренне застегнувшись и пытаясь
увлечься книгой, по первым строкам которой видел уже, что предстоит скука счетом из пятисот страниц.
Неточные совпадения
То же самое он видел и в социалистических
книгах: или это были прекрасные фантазии, но неприложимые, которыми он
увлекался, еще бывши студентом, — или поправки, починки того положения дела, в которое поставлена была Европа и с которым земледельческое дело в России не имело ничего общего.
Между тем она, по страстной, нервной натуре своей,
увлеклась его личностью, влюбилась в него самого, в его смелость, в самое это стремление к новому, лучшему — но не влюбилась в его учение, в его новые правды и новую жизнь, и осталась верна старым, прочным понятиям о жизни, о счастье. Он звал к новому делу, к новому труду, но нового дела и труда, кроме раздачи запрещенных
книг, она не видела.
Я садился обыкновенно направо от входа, у окна, за хозяйский столик вместе с Григорьевым и беседовал с ним часами. То и дело подбегал к столу его сын, гимназист-первоклассник, с восторгом показывал купленную им на площади
книгу (он
увлекался «путешествиями»), брал деньги и быстро исчезал, чтобы явиться с новой
книгой.
Особенно он
увлекался чтением. Часто его можно было видеть где-нибудь на диване или на кровати в самой неизящной позе: на четвереньках, упершись на локтях, с глазами, устремленными в
книгу. Рядом на стуле стоял стакан воды и кусок хлеба, густо посыпанный солью. Так он проводил целые дни, забывая об обеде и чае, а о гимназических уроках и подавно.
— Все сделаю, все сделаю! — говорил Вихров, решительно
увлекаясь своим новым делом и очень довольный, что приобрел его. — Изучу весь этот быт, составлю об нем
книгу, перешлю и напечатаю ее за границей.