Тэн был в эти годы человеком лет сорока, скромной,
я бы сказал, учительской наружности, так же скромно одет в черное, носил пенсне, говорил в начале лекции слабоватым голосом, но дальше все одушевлялся, и его дикция и самый язык делались живее, горячее и колоритнее.
Неточные совпадения
Но и в лучшем случае, если б
я даже и выдержал на магистра и занял место адъюнкта (как тогда называли приват-доцента),
я бы впряг себя в такое дело, к которому у
меня не было настоящего призвания, в чем
я и убедился, проделав в Дерпте в течение пяти лет целую, так
сказать, эволюциюинтеллектуального и нравственного развития, которую вряд ли
бы проделал в Казани.
Кто
бы сказал мне тогда, что с этим профессором, которого на экзаменах боялись как огня, мы будем так долго водить приятельство как члены шекспировского кружка, и что он в 1900 году будет произносить на моем 40-летнем юбилее одну из приветственных речей?
Не могу
сказать, чтобы
меня не замечали и не давали
мне ходу. Но заниматься
мною особенно было некому, и у
меня в характере нашлось слишком много если не гордости или чрезмерного самолюбия, то просто чувства меры и такта, чтобы являться как
бы"клиентом"какой-нибудь знаменитости, добиваться ее покровительства или читать ей свои вещи, чтобы получать от нее выгодные для себя советы и замечания.
Как
бы я строго теперь ни относился сам к тому, как велось дело при моем издательстве, но
я все-таки должен
сказать, что никаких не только безумных, но и вообще слишком широких трат за все эти двадцать восемь месяцев не производилось.
Как
бы я теперь, по прошествии сорока с лишком лет, строго ни обсуждал мое редакторство и все те недочеты, какие во
мне значились (как в руководителе большого журнала — литературного и политического),
я все-таки должен
сказать, что
я и в настоящий момент скорее желал
бы как простой сотрудник видеть во главе журнала такого молодого, преданного литературе писателя, каким был
я.
С ним лично никаких встреч у
меня не было.
Я бы затруднился
сказать, в каких литературных домах можно было его встретить. Скорее разве у Краевского, после печатания"Обломова"; но это относилось еще к концу 50-х годов.
— И показания Бенни, —
сказал он
мне — отличаются необыкновенной порядочностью. Ни единого оговора, ничего такого, что показывало
бы желание выгородить только самого себя. А другие тут же повели себя совсем не так!
Вообще же
я не
скажу, чтобы тогдашний Иван Сергеевич
мне особенно полюбился. Впоследствии он стал в своем обхождении и тоне гораздо проще. Отсутствие этой простоты всего больше мешало поговорить с ним"по душе". А
я тогда очень и очень хотел
бы побеседовать с ним, если не как равный с равным, то по крайней мере как молодой беллетрист и журналист с таким старым и заслуженным собратом, как он.
— Еще недавно, —
сказал он, — один из выдающихся наших епископов
сказал мне следующую фразу:"Если б римский господин («Monsieur de Rome» — старинное обозначение всякого епископа «Monsieur de Lyon», «Monsieur de Paris») [Так же зовут ведь французы и палача: Monsieur de Paris. (Примеч. П.Д.Боборыкина.)] приехал в мою епархию, он служил
бы в ней обедню только с моего разрешения".
Наружность Ледрю казалась в молодости эффектной, а тут передо
мной был плотный, пожилой француз, с лицом и повадкой,
я сказал бы, богатого рантье. Узнав, что
я долго жил среди парижской учащейся молодежи, он стал говорить, что студенты, вместо того чтобы ходить по балам и шантанам, готовились
бы лучше к революционному движению.
— Знаете что, —
сказал мне Дюма тоном бывалого и в точности осведомленного человека, — отзыв господина Берга
меня нисколько не удивил
бы…
Многие, вероятно, и теперь помнят Аристова в качестве устроителя всевозможных спектаклей, вечеров, чтений и праздников.
Я с ним участвовал в любительских спектаклях еще в начале 60-х годов и нашел его все таким же-с наружностью отставного военного, при длинных усах и с моноклем в глазу. Никто
бы не
сказал, что он по происхождению и воспитанию был из духовного звания и, кажется, даже с званием магистра богословия. Где-то он служил и в торжественных случаях надевал на шею орденский крест.
За столом он упорно молчал, и
я не помню, чтобы он
сказал хоть что-нибудь такое, что могло
бы сохраниться в моей памяти.
Об этих встречах
мне приходилось уже говорить в моих воспоминаниях, и
я не хотел
бы здесь повторяться. Но как же не
сказать, какая живописная и архирусская бытовая фигура являлась в лице этого достолюбезного Михаила Александровича? Таких и на Руси его эпохи не нашлось
бы и полдюжины.
Неточные совпадения
Хлестаков (пишет).Ну, хорошо. Отнеси только наперед это письмо; пожалуй, вместе и подорожную возьми. Да зато, смотри, чтоб лошади хорошие были! Ямщикам
скажи, что
я буду давать по целковому; чтобы так, как фельдъегеря, катили и песни
бы пели!.. (Продолжает писать.)Воображаю, Тряпичкин умрет со смеху…
Хлестаков.
Я — признаюсь, это моя слабость, — люблю хорошую кухню.
Скажите, пожалуйста,
мне кажется, как будто
бы вчера вы были немножко ниже ростом, не правда ли?
Городничий (с неудовольствием).А, не до слов теперь! Знаете ли, что тот самый чиновник, которому вы жаловались, теперь женится на моей дочери? Что? а? что теперь
скажете? Теперь
я вас… у!.. обманываете народ… Сделаешь подряд с казною, на сто тысяч надуешь ее, поставивши гнилого сукна, да потом пожертвуешь двадцать аршин, да и давай тебе еще награду за это? Да если б знали, так
бы тебе… И брюхо сует вперед: он купец; его не тронь. «Мы, говорит, и дворянам не уступим». Да дворянин… ах ты, рожа!
Городничий. Жаловаться? А кто тебе помог сплутовать, когда ты строил мост и написал дерева на двадцать тысяч, тогда как его и на сто рублей не было?
Я помог тебе, козлиная борода! Ты позабыл это?
Я, показавши это на тебя, мог
бы тебя также спровадить в Сибирь. Что
скажешь? а?
Городничий. Да
я так только заметил вам. Насчет же внутреннего распоряжения и того, что называет в письме Андрей Иванович грешками,
я ничего не могу
сказать. Да и странно говорить: нет человека, который
бы за собою не имел каких-нибудь грехов. Это уже так самим богом устроено, и волтерианцы напрасно против этого говорят.