Неточные совпадения
Жена Лещова смотрела дамой лет под тридцать. Она, как-то не под стать комнате при смерти больного была старательно причесана и одета, точно для выезда, в шелковое платье, в браслете и медальоне. Ее белокурое, довольно полное и красивое лицо совсем не оживлялось
глазами неопределенного цвета, немного заспанными. Она
улыбнулась Нетову улыбкой женщины, не желающей никого раздражать и способной все выслушать и перенести.
Нетов вышел за двери с Лещовой. Она
улыбнулась ему, сложила руки, как на картинах складывают, становясь перед образом, и подняла
глаза.
— Ой ли? — обрадованно спросил больной, и в первый раз
глаза его
улыбнулись.
Старец говорил в кучке университетских,
улыбался и прищуривал добрые
глаза.
Таких голосов нет у его приятельниц из купечества.
Глаза ее тоже
улыбнулись.
Широкое поблеклое и морщинистое лицо ее
улыбалось большим ртом и прищуренными умными и вызывающими
глазами.
Надо было Палтусову пробраться до самой середины верхнего ряда. Это не так легко, когда сидят все барыни. Анна Серафимовна смотрела на него, и только одни
глаза ее
улыбались, когда какая-то претолстая дама прибирала, прибирала свои колени и все-таки не могла ухитриться пропустить его, а должна была подняться во весь рост…
Девушка повыше заговорила с военным.
Глаза ее еще больше заиграли. Другая
улыбалась блондину.
Графиня Даллер уже уехала. Палтусов поднимался по лестнице в галерею. Наемные ливрейные лакеи обступили его, спрашивая его номер. Он увидал на площадке у зеркала Анну Серафимовну и подошел к ней. Щеки ее горели.
Глаза с поволокой играли и немного как бы злобно
улыбались.
"Что ему?" — подумала с гримасой Марья Орестовна. Она узнала покашливанье мужа… С тех пор как она здесь опять, он ей как-то меньше мозолит
глаза… Только в нем большая перемена… Не любит она его, а все же ей сделалось странно и как будто обидно, что он все
улыбается, ни разу не всплакнул, ободряет ее каким-то небывалым тоном.
— Матушки!! Новое, белое платье! Таня! Гриша! — говорила мать, стараясь спасти платье, но со слезами на
глазах улыбаясь блаженною, восторженною улыбкой.
Вернулся Платонов с Пашей. На Пашу жалко и противно было смотреть. Лицо у нее было бледно, с синим отечным отливом, мутные полузакрытые
глаза улыбались слабой, идиотской улыбкой, открытые губы казались похожими на две растрепанные красные мокрые тряпки, и шла она какой-то робкой, неуверенной походкой, точно делая одной ногой большой шаг, а другой — маленький. Она послушно подошла к дивану и послушно улеглась головой на подушку, не переставая слабо и безумно улыбаться. Издали было видно, что ей холодно.
Голос у нее был глуховатый, говорила она медленно, но двигалась сильно и быстро. Большие серые
глаза улыбались молодо и ясно, а на висках уже сияли тонкие лучистые морщинки, и над маленькими раковинами ушей серебристо блестели седые волосы.
Когда она улыбалась — не одна и не две, а целых три ямочки обозначались на каждой щеке, и ее
глаза улыбались больше, чем губы, чем ее алые, длинные, вкусные губы, с двумя крошечными родинками на левой их стороне.
Неточные совпадения
— Здесь столько блеска, что
глаза разбежались, — сказал он и пошел в беседку. Он
улыбнулся жене, как должен
улыбнуться муж, встречая жену, с которою он только что виделся, и поздоровался с княгиней и другими знакомыми, воздав каждому должное, то есть пошутив с дамами и перекинувшись приветствиями с мужчинами. Внизу подле беседки стоял уважаемый Алексей Александровичем, известный своим умом и образованием генерал-адъютант. Алексей Александрович зaговорил с ним.
— Правда, — задумчиво
улыбаясь глазами, отвечала Кити.
Степан Аркадьич рассказал жене причину замедления, и гости
улыбаясь перешептывались между собой. Левин ничего и никого не замечал; он, не спуская
глаз, смотрел на свою невесту.
«Что-нибудь еще в этом роде», сказал он себе желчно, открывая вторую депешу. Телеграмма была от жены. Подпись ее синим карандашом, «Анна», первая бросилась ему в
глаза. «Умираю, прошу, умоляю приехать. Умру с прощением спокойнее», прочел он. Он презрительно
улыбнулся и бросил телеграмму. Что это был обман и хитрость, в этом, как ему казалось в первую минуту, не могло быть никакого сомнения.
— О, нет! — как будто с трудом понимая, — сказал Вронский. — Если вам всё равно, то будемте ходить. В вагонах такая духота. Письмо? Нет, благодарю вас; для того чтоб умереть, не нужно рекомендаций. Нешто к Туркам… — сказал он,
улыбнувшись одним ртом.
Глаза продолжали иметь сердито-страдающее выражение.