Неточные совпадения
По собственному выбору поступил он
на юридический факультет,
не смущаясь тем,
что и без него слишком много народу накидывается
на то же.
В таких-то думах поднимался он
на взлобок Тверской. Вот и новое Инженерное училище, где бы ему следовало быть, если б он слушался умных людей, а
не был ни
на что не пригодным интеллигентом.
— Досадного много во всем этом, — говорил он довольно громко, — больше моды,
чем настоящего убеждения. Знаете, дружище, это все равно, как лет сорок назад, когда стали
на Дарвина молиться. Нас с вами тогда еще
на свете
не было. Но умные старички рассказывают, которых нельзя заподозрить в обскурантстве… И тогда юнцы до бесчувствия повторяли:"человек — червяк".
Кантаков
не договорил; но собеседник его понял тотчас же,
на что он намекает.
— Верно! Ха, ха! И в околышах такая же перемена. Прежде чтобы воротник был самый
что ни
на есть темно-синий, от черного
не отличишь; а теперь — бирюзовый, гвардейского образца.
Глаза собеседников разгорелись. Между ними разница лет была небольшая. Но Кантаков гораздо больше оселся, чувствовал под собою почву, имел уже успех, мог считать свою адвокатскую дорогу расчищенной; а в студенте, несмотря
на его очень взрослую наружность,"бродило" — как он сам называл — еще
не унялось, и отвечать за то, куда он придет и
чем кончит, — он
не мог бы, да как будто и
не желал.
Заплатин ходил по фойе и глазами искал в толпе знакомое лицо, чтобы высказать сейчас все, вызвать обмен взглядов, поспорить, а главное — узнать, найдет ли он в ком-нибудь отклик
на свое собственное"настроение"? Он
не хотел бы быть одиноким. То,
чего всегда жаждет его душа, — должно быть
не в единицах только, а в сотнях, если
не в тысячах его сверстников.
Но он уже гимназистом стал сам себе"сочинять веру", а студентом — когда Заплатин сошелся с ним — любил говорить
на тему"свободы совести".
На бесцеремонные вопросы товарищей, какой он веры, он отвечал или:"я хлыст", или:"я перекувылданец"и тому, кто расхохочется, совсем серьезно объяснял,
что такое"согласие"водилось еще
не так давно в Заволжье, повыше Нижнего, а может — и теперь водится.
Встреча с Щелоковым и долгая полуночная беседа в"Альпийской Розе", где он настоял
на том, чтобы заплатить отдельно за свою порцию холодной солонины, — в связи с тем,
что он идет к Авиву, в его оптовый склад в Юшковом переулке, — настраивали его мысли в такую сторону, куда обыкновенно он их
не пускал.
Перед ним стал вопрос:
не слишком ли он кичится званием студента, тем,
что сопричислен к"лику интеллигентов", как за ужином в"Альпийской Розе"выразился Авив
на своем рядском жаргоне.
Авив еще
на втором курсе, бывало, в аудиториях развивал идею,
что главная порча нашей интеллигенции — дипломы и права по службе,
что не нужно их вовсе. Тогда будет свободная наука, как свободна должна быть церковь, отделенная от государственной власти.
Рядом с ним он, Иван Заплатин — сын купца третьей гильдии, — выходит
не то
что межеумком, а чем-то вроде"выскочки". К"купчишкам"он и про себя, а иногда и вслух привык относиться пренебрежительно. Точно он сам — столбовой. Все оттого,
что мать его — дочь незначащего чиновника и высидел он восемь лет
на партах гимназии, зубрил сильно аористы и сдавал"экстемпоралии", а потом надел студенческую форму и сопричислил себя к"лику интеллигентов".
— По самой
что ни
на есть умственной. Он задумал нечто в громадных размерах. И предлагает по-видимому, с удовольствием — быть его сотрудником… за приличный гонорар. Я
на это первым же делом поналег.
Не знаю, очень ли он тороват; но объегоривать однокурсника мы ему
не позволим.
Но сейчас же в тоне заслышалось то,
что он
не будет с однокурсником
на"ты".
Даже больше
чем приелась. Ему было
не по себе, почти жутко. Кругом все совсем незнакомые лица. Он кончит с теми, кто при нем дослушивал
на втором курсе. Пять-шесть человек знакомых, так, шапочно… Особого интереса и сочувствия ему, как"пострадавшему", от этих, знавших его хоть по фамилии, он
не замечает.
Не очень ему нравилось то,
что Пятов сразу начал приглашать его к себе
на"кормежку". Ему бы хотелось установить чисто деловые отношения. Но пока
что Элиодор держал себя прилично,
не обижался тем,
что Заплатин называл его просто по фамилии. Он тоже звал его"Заплатин", без имени и отчества; но еще без оттенка хозяина, говорящего со своим"служащим".
На этом завтраке он нашел настоящую позицию. Пятов для него — давалец работы, и только; а чтобы он
не забывался, надо с ним держаться студенческого тона во
что бы то ни стало.
Но в нем нет яркого подъема духа, хотя он ни
на что еще
не жаловался. Дела его идут хорошо. У него есть частная литературная работа, и он очень доволен тем,
что"просуществует"
на свой счет всю зиму и внесет за себя, за второе полугодие, из собственных денег.
Спорить вплотную она
не стала, тут
на людях, в битком набитой зале. Но она так этого
не оставит!.. С какой же стати будет она затаивать в себе то,
что и пьеса, и — главное — несчастная героиня разбудили в ее душе?
— Ну, и ответь мне: в какой карьере она может достичь того,
чего достигает
на сцене. А? В какой? Ни в какой! Ни медичкой, ни учительницей, ни писательницей она
на первом плане
не будет.
— Положим. Но если б и с даровым гардеробом — она получала бы больше… везде. Тут, Ваня,
не в жадности дело, а в том,
что ты —
не то
что на равной ноге с товарищами-мужчинами, а первый между ними — и никто
не посмеет это оспаривать!
Почему-то
не болталось о тысяче вещей, точно они боялись коснуться чего-нибудь,
на чем не сойдутся; а спорить
не хотели.
И до тех пор Пятов
не отстал от них — они даже опоздали
на последний акт, — пока
не взял слова с Нади,
что она как-нибудь
на днях"удостоит"его посещением, вместе с женихом.
Заплатину было сильно
не по душе,
что Надя согласилась, а она, после театра, когда они возвращались
на извозчике, стала ему говорить...
Надя объявила хозяйке,
что остается у нее только до конца месяца.
На курсы она
не попала, стало быть, нет ей и никакого резона подчиняться разным строгостям этого"полуобщежития" — как она называла эти комнаты.
О купеческих повадках Надя
не стеснялась шутить с Заплатиным, как бы
не считая его купцом. Да и в их городке
на его мать смотрели как
на"образованную"и помнили,
что она была чиновничья дочь.
И наконец,
что она теряет? Все равно ей ждать зиму и лето либо дома, либо в Москве. Почему же
не поступить
на драматические курсы в эту"Филармонию"? Может быть,
на второе полугодие ее освободят от платы, если найдут,
что у нее"великолепные данные", как находит Пятов: а он где
не бывал?!
—
Что я теряю? Ну, скажи
на милость:
что я теряю?
Что дома книжки читать или ходить
на эти коллективные уроки, если они еще
не закроются — все равно. Год у меня пропал во всяком случае.
— Но они
не разошлись! Они могли обвенчаться и жить в одном городе, в Москве или Петербурге… я
не знаю там… Он пел
на сцене, она практиковала. В
чем они мешали друг другу? Скажи!
Он
не глядел
на нее и старался подавить свое волнение; но Наде показалось,
что на ресницах у него блеснули слезинки.
— Полно, Ваня! — вскричала она. — Это
на тебя
не похоже. Нервная девица ты, а я
на амплуа мужчины — студента с таким прошедшим, как у тебя. Из-за
чего же нам волноваться? Все по-старому. И я остаюсь в Москве… Буду при деле. Зимой съезжу к папе.
— Полно, Ваня! Воля твоя, — ты нервничаешь? Если твой Элиодор
не хвастун — он поможет мне поступить
на эти курсы; а хвастун — так мы и сами найдем дорогу. Точно то же я скажу и насчет работы… Нет у тебя никакого резона —
не разделить со мною твоего заработка,
не давать мне переводов потому только,
что давалец работы — Пятов.
Между ними уже легла какая-то черта. Сцен она ему
не делает; но их свидания коротки, разговоры отрывочны и неискренни. И Надя первая сказала ему,
что"при посторонних"им лучше бы быть
на"вы".
—
Что меня бесит, Ваня, это то,
что ты
не хочешь положить карты
на стол. Ты — ревнивец, а все сводишь к принципам!.. Протестуешь из-за высшей морали. И тут у тебя нет искренности. Говори,
что ты находишь в моих поступках… неблаговидного?
Чего бы лучше — уехать, хоть
на две недели, утешить свою старушку? Так и
на это
не хватает решимости.
Но пальца ему в рот
не клади. Ей
не трудно следить за собою, когда они с глазу
на глаз, потому
что он ее совсем
не волнует.
—
Чем же? — Как
чем? А если Заплатин будет — когда кончит курс — настаивать
на свадьбе…
не захочет ждать целых два-три года? Вы об этом разве
не думали?
Его сдерживало в разговоре только то,
что он — бывший"однокурсник"ее жениха; но сегодня он уже несколько раз подходил к вопросу ее будущей свободы, как артистки, и если
не на словах, то глазами добавлял...
— Во-первых, я тогда был нездоров.
На лекции я
не ходил. И
не потому — смею вас уверить, —
что трусил. Это, надеюсь, подтвердил бы и Заплатин.
— Да-с. По-моему, совершенно нелепо: из-за того,
что где-то в другом городе с студентами обошлись бесцеремонно, — выпроваживать из аудитории тех, кто пришел по своей обязанности читать лекции. Резких споров я
не люблю и
не стал бы с вашим женихом препираться об этом, задним числом; но и особенного геройства я в этом
не видел и
не вижу! А по пословице:"лес рубят — щепки летят"; увлекись я тогда вместе с другими — и меня бы водворили
на место жительства.
— Все это прекрасно. И я
не желаю умалять достоинство таких студентов, как Заплатин. Но позвольте мне сказать вам, дорогая Надежда Петровна. Такой — как вы сами назвали его как-то — прямолинейный человек вряд ли способен подняться над своими, хотя бы и очень честными, взглядами
на жизнь. Его карьера артистки, которая открывается перед вами, пугает. Да он и
не признает за искусством его высокого значения.
Что такое для него красота? Или финтифлюшки, или, хуже того, чуть
не разврат.
На женщину, любовь, брак — словом,
на все,
что, по-модному, называется"феминизмом", — Щелоков смотрел по-своему и в этом"пункте"особенно доволен тем,
что ему, по его положению"столовера",
не признающего возможности в настоящее время брака как таинства,
не обязательно налагать
на себя супружеские узы.
За это он отдаст голову
на отсечение, и
не из фанатизма, а потому,
что он выше всего ставит свою религиозную свободу.
И он уже
не первый
на этом пути. Брожение умов существует: кто поглубже забирается в своем"богоискании", тот уже
не может повторять одно то,
что отцы его считали неприкосновенным.
— Постой, Авив Захарыч. Никакой ответственности мы
на себя брать
не можем. Мы, уж если
на то пошло, гораздо больше закрепощены,
чем любой сектант.
— Да так! Я давно, брат, наблюдаю вас. За все время, как я вращаюсь среди интеллигенции, я
не помню ни одного горячего разговора
на эти темы… у самой
что ни
на есть разрывной молодежи. А разве это фасон?..
Надя
не нашла даже нужным скрыть от него,
что она
на днях завтракала у Элиодора с глазу
на глаз.
Разве он мог себе представить, — когда мечтал с Надей, там у себя в городке, как они заживут в Москве, —
что на праздниках, всего неделю перед Новым годом, они по целым дням
не будут видеться!
И тут же, когда они расходились, едва ли
не в присутствии этого студента, в одной группе"националистов"поднялось зубоскальство насчет"иерусалимских дворян", с таким оттенком,
что он слушал, слушал и,
на правах старшего студента, осадил какого-то"антисемита", и довольно-таки веско.
Он
не захотел с ним связываться, но тогда же дал себе слово,
что если этот"патриот своего отечества"позволит себе какую-нибудь выходку
на прениях по реферату, он его отбреет и будет его обличать передо всем курсом.