Вот важнейшее место, сюда относящееся: «если душа благодаря ускоренному уходу освобождается от тела, то она ни в каком отношении не терпит ущерба и познала природу зла с тем, чтобы открылись заключенные в ней силы и обнаружились энергии творчества, которые оставались бы втуне при спокойном пребывании в бестелесном, ибо никогда не могли бы перейти в действие, и от
души осталось бы скрытым, что она имеет» (Enn. IV, Lib. VIII, cap. 5).], а в неблагоприятном душа загрязняется и, для того чтобы освободиться от телесных оков, должна подвергнуться очистительному процессу, которым является многократное перевоплощение в различные тела.
Неточные совпадения
Душа стала забывать религиозную тревогу, погасла самая возможность сомнений, и от светлого детства
оставались лишь поэтические грезы, нежная дымка воспоминаний, всегда готовая растаять.
По часто повторяющемуся в аскетике сравнению, Бог подобен огню, а
душа — металлу, который может
оставаться холодным, чуждым огня, но, раскаляясь, может становиться как бы одно с ним.
Ты всегда меня видишь! Хорошо знаю я это, скрываюсь ли от Тебя со стыдом и страхом или внемлю Тебе с восторгом и трепетом. Чаще же — увы! — только мыслью помню о Тебе, но холодна бывает
душа моя. И тогда бываю я свой, а не Твой, замыкается небо, один
остаюсь в своем ничтожестве, на жертву ненасытного и бессильного я. Но Ты зовешь, и радостно вижу, что только я отходил от Тебя, и Ты всегда меня видишь.
Именно здесь
душа, уменьшая количество и величину, постепенно останавливается на наименьшем и таким образом
остается на чем-то таком, что хотя и неделимо, но было в делимом и существует в другом.
Рассуждая же в восходящем направлении (ανιόντες), скажем, что она не есть
душа, или ум, не имеет ни фантазии, ни представления, ни слова, ни разумения; не высказывается и не мыслится; не есть число, или строй, или величина, или малость, или равенство, или неравенство, или сходство, или несходство; она не стоит и не движется, не покоится и не имеет силы, не есть сила или свет; не живет и не есть жизнь; не сущность, не вечность и не время; не может быть доступна мышлению; не ведение, не истина; не царство и не мудрость; не единое, не единство (ένότης), не божество, не благость, не дух, как мы понимаем; не отцовство, не сыновство, вообще ничто из ведомого нам или другим сущего, не есть что-либо из не сущего или сущего, и сущее не знает ее как такового (ουδέ τα οντά γινώσκει αυτόν ή αΰθή εστίν), и она не знает сущего как такового; и она не имеет слова (ουδέ λόγος αυτής εστίν), ни имени, ни знания; ни тьма, ни свет; ни заблуждение, ни истина; вообще не есть ни утверждение (θέσις), ни отрицание (αφαίρεσις); делая относительно нее положительные и отрицательные высказывания (των μετ αύτη'ν θέσεις καί οίραιρε'σεις ποιούντες), мы не полагаем и не отрицаем ее самой; ибо совершенная единая причина выше всякого положения, и начало, превосходящее совершенно отрешенное от всего (абсолютное) и для всего недоступное,
остается превыше всякого отрицания» (καί υπέρ πασαν αφαίρεσιν ή υπεροχή των πάντων απλώς οίπολελυμένου και έιε' κείνα των όλων) (de mystica theologia, cap.
Однако этим дается ответ лишь о судьбах отдельных
душ, но не об основаниях мирового процесса, не о причине эманации, которая
остается все-таки беспричинна и непонятна, хотя здесь именно и ставится задача объяснить основания происхождения мира.
При воплощении
душа «теряет крылья и попадает в оковы тела», «погребается и
остается в темнице», «
души по необходимости становятся амфибиями, невольно ведя жизнь в тамошней и здешней области» (Enn. IV, lib. VIII, cap. IV).
Мы должны, пока имеем тело,
оставаться в жилище, приуготованном нам доброй сестрой
душой» (Enn. II, Lib. IX, cap. 18).], — от света, эманирующего из «Εν Плотина, на землю ложатся преимущественно тени.
Такова троица у Плотина: Единое — Ум —
Душа; хотя по эманативному своему смыслу шютиновская троица и существенно отличается от христианской, она
остается гениальной попыткой философского осознания три-ипостасного образа, живущего в человеке.
Розанов знает пол тела и телесное соединение, но плохо различает пол
души и брачность духа, потому для него
остается закрытой природа «третьего пола» («нечетных духов»), в которой он видит исключительно половое уродство «урнингов», гомосексуализм, вообще дефектность пола.
Однако вопрос о загробных судьбах
души и при таком истолковании учения Федорова
остается обойденным.
Пока искусство
оставалось храмовым и само рассматривало себя лишь как средство для культа, его
душа была вполне успокоена этим сознанием.
Но, конечно,
оставаясь свободным от морали, искусство силою своего влияния содействует общему росту моральности в человеческой
душе.
— Упокой, господи, ее душу! — воскликнула Пульхерия Александровна, — вечно, вечно за нее бога буду молить! Ну что бы с нами было теперь, Дуня, без этих трех тысяч! Господи, точно с неба упали! Ах, Родя, ведь у нас утром всего три целковых за
душой оставалось, и мы с Дунечкой только и рассчитывали, как бы часы где-нибудь поскорей заложить, чтобы не брать только у этого, пока сам не догадается.
Без естественных наук нет спасения современному человеку, без этой здоровой пищи, без этого строгого воспитания мысли фактами, без этой близости к окружающей нас жизни, без смирения перед ее независимостью — где-нибудь в
душе остается монашеская келья и в ней мистическое зерно, которое может разлиться темной водой по всему разумению.
Неточные совпадения
Стародум. Как! А разве тот счастлив, кто счастлив один? Знай, что, как бы он знатен ни был,
душа его прямого удовольствия не вкушает. Вообрази себе человека, который бы всю свою знатность устремил на то только, чтоб ему одному было хорошо, который бы и достиг уже до того, чтоб самому ему ничего желать не
оставалось. Ведь тогда вся
душа его занялась бы одним чувством, одною боязнию: рано или поздно сверзиться. Скажи ж, мой друг, счастлив ли тот, кому нечего желать, а лишь есть чего бояться?
Тут только понял Грустилов, в чем дело, но так как
душа его закоснела в идолопоклонстве, то слово истины, конечно, не могло сразу проникнуть в нее. Он даже заподозрил в первую минуту, что под маской скрывается юродивая Аксиньюшка, та самая, которая, еще при Фердыщенке, предсказала большой глуповский пожар и которая во время отпадения глуповцев в идолопоклонстве одна
осталась верною истинному богу.
А в
душе Алексея Александровича, несмотря на полное теперь, как ему казалось, презрительное равнодушие к жене,
оставалось в отношении к ней одно чувство — нежелание того, чтоб она беспрепятственно могла соединиться с Вронским, чтобы преступление ее было для нее выгодно.
Получив письмо мужа, она знала уже в глубине
души, что всё
останется по-старому, что она не в силах будет пренебречь своим положением, бросить сына и соединиться с любовником.
Яшвин с фуражкой догнал его, проводил его до дома, и через полчаса Вронский пришел в себя. Но воспоминание об этой скачке надолго
осталось в его
душе самым тяжелым и мучительным воспоминанием в его жизни.