Неточные совпадения
Плотин, глава неоплатонической школы, представляющий собой вершину метафизической спекуляции Греции, в основу своего сложного и далеко неясного в подробностях мировоззрения полагает
учение об абсолютном Первоначале, которое чаще всего называет
Единым (Εν), иногда Благом (Αγαθόν).
История мысли подчеркнула, однако, скорее второе понимание — в духе эманативного монизма (так преломилось это
учение, напр., у Я. Беме; быть может, в нем же следует искать прототип
учения Спинозы об
единой субстанции, существующей во многих модусах и атрибутах).
Зачем и почему происходит эта эманация мира из
единого Ничто, на это не может быть ответа, и не находим его мы и в
учении Плотина: мир происходит потому, что вода не может не изливаться из переполненного сосуда, а созревший плод не отваливаться от ветки, но в то же время мир является у Плотина местом для исправления и вразумления душ, отяжелевающих и испадающих из лона абсолютного.
Все эти четыре вида природы суть лишь разные аспекты, моменты или положения
единой природы: все есть одно, и все есть Бог; поэтому метафизика Эриугены принципиально сближается с
учением Плотина об отношении
Единого и мира.
Как нужно понимать божественное ничто в
учении Беме: как трансцендентное НЕ-что, или как эккегартовское Gottheit, или как гегелевское диалектическое ничто, из которого вытекает с необходимостью все и в котором завито это все, или как спинозовскую субстанцию, лежащую в основе модусов, или как плотиновское
Единое, из которого эманирует мир?
Если скажем, что бытие, т. е. относительное во всей множественности своей, есть совокупность модусов Абсолютного, т. е. что Абсолютное имеет в себе относительное, как модусы (
учение Спинозы [Модус (в системе Спинозы) — единичное проявление
единой и единственной субстанции.
В новой философии сюда наиболее относится
учение Спинозы об
единой субстанции, «природе которой присуще существование» (Этика, теор. 7) [«Природе субстанции присуще существование» (Спиноза Б. Избранные произведения.
Бруно в своем трактате «De la causa, principe e uno» в пятом диалоге дает характеристику Мировой души или Вселенной как
Единого, неподвижного, абсолютного, стоящего выше различий и противоречий (в частностях он явно опирается здесь на
учение об абсолютном Николая Кузанского), но затем задается вопросом: «Почему изменяются вещи? почему материя постоянно облекается в новые формы?
Три ипостаси, по Савеллию, — это три различные формы внешнего проявления в мире
единого Божества.], необходимо признать, что этим
учением он вносит процесс в само Божество и тем самым впадает в противоречие с «собственным утверждением трансцендентности, а потому и абсолютности Бога.
Учение Плотина о теле, как мы уже знаем, связано с его общей эманационной космологией, согласно которой материальность есть удаленность от
Единого, только минус и потому зло, тело же есть материя.
Ветхозаветная религия учила о том, что существует
единый, трансцендентный и ипостасный Бог, и требовала исключительного Ему служения («Аз есмь Господь Бог твой, да не будут тебе боги иные, кроме Меня» [Исх. 20:2–3.]), но прямо она не говорила об Его триипостасности, хотя, разумеется, это
учение и было скрыто в ней, как в зерне растение.
Правда, если бы они были последовательней и внимательнее прислушивались бы к логике своего собственного
учения, то они могли бы заметить, что и в пределах здешней жизни, при постоянном обновлении материального организма потоком частиц, в него втекающих и из него истекающих, и при постоянной смене психического содержания в сознании единство и непрерывность жизни установляется только сверхвременным ее началом, связывающим ее отдельные моменты в
единое, текучее время; и без этого начала жизнь организма превратилась бы в серию состояний, постоянно меняющихся и нанизанных как бусы на нитку времени.
Неточные совпадения
Так это было с самых первых времен христианства. И вот тут-то, с самых первых времен его, появились люди, начавшие утверждать про себя, что тот смысл, который они придают
учению, есть
единый истинный и что доказательством этого служат сверхъестественные явления, подтверждающие справедливость их понимания.
Уже ко времени Константина всё понимание
учения свелось к резюме, утвержденным светской властью, — резюме споров, происходивших на соборе, — к символу веры, в котором значится: верую в то-то, то-то и то-то и под конец — в
единую, святую, соборную и апостольскую церковь, т. е. в непогрешимость тех лиц, которые называют себя церковью, так что всё свелось к тому, что человек верит уже не богу, не Христу, как они открылись ему, а тому, чему велит верить церковь.
Кроме того, если бы Христос действительно установил такое учреждение, как церковь, на котором основано всё
учение и вся вера, то он, вероятно бы, высказал это установление так определенно и ясно и придал бы
единой истинной церкви, кроме рассказов о чудесах, употребляемых при всяких суевериях, такие признаки, при которых не могло бы быть никакого сомнения в ее истинности; но ничего подобного нет, а как были, так и есть теперь различные учреждения, называющие себя каждое
единою истинною церковью.
«Как? Времени больше не существует, и все преходящее — только ложь? Злым называю я это и человековраждебным, — все эти
учения об
Едином и Непреходящем. Все непреходящее, оно есть только подобие. И поэты лгут слишком много… [Все преходящее — Только подобье. (Гёте. «Фауст»)] Итак, о творящие, будьте приверженцами и оправдателями всего преходящего».
И вот в наше время
учение книжников, называющее себя наукой, признает это самое грубое первобытное представление о жизни
единым истинным.