Неточные совпадения
Подняться из плена
мира к Богу, из порабощенности в царство свободы — такую
жажду пробуждает в душе всякая религия, и тем глубже, чем выше и совершеннее она сама.
Итак, вера имеет две стороны: субъективное устремление, искание Бога, религиозная
жажда, вопрос человека, и объективное откровение, ощущение Божественного
мира, ответ Бога.
Искание шедевра [Выражение, возможно, навеянное названиями двух «философских этюдов» Бальзака: «Неведомый шедевр» и «Поиски абсолюта» (М., 1966).], при невозможности найти его, пламенные объятия, старающиеся удержать всегда ускользающую тень, подавленность и род разочарования, подстерегающего творческий акт, что же все это означает, как не то, что человеческому духу не под силу создание собственного
мира, чем только и могла бы быть утолена эта титаническая
жажда.
Отвращаясь от Бога, человек обращает лицо к
миру, к творению, впадает в однобокий космизм («имманентизм») [См. прим. 9 к «От автора».]; он
жаждет уже только
мира, а не Бога, совершает измену любви божественной.
Христианство научает постигать
мир не только как ризу Божества или космос, но и как «
мир сей», темницу для духа, оно вселяет в души
жажду освобождения от
мира, стремление к прорыву за его грани.
Из этого самосознания рождается космоургическая тоска искусства, возникает
жажда действенности: если красота некогда спасет
мир, то искусство должно явиться орудием этого спасения.
В софиургийной
жажде вселенской Красоты снова возвещает о себе неутоленная правда язычества, неисполненность его обетовании, подъемлет стенания и вопли плененная душа
мира.
Идеал окончательного устроения этого мира и окончательного довольства и благополучия в этом мире, убивающий
жажду мира иного, и есть буржуазный идеал, и есть предел буржуазности, всеобъемлющее и справедливое распределение и распространение буржуазности по земле.
«Когда мир низший, — говорится в Sohar’e, — одухотворен желанием пламенной
жаждой мира высшего, этот последний нисходит к нему.
Неточные совпадения
Раскольников не привык к толпе и, как уже сказано, бежал всякого общества, особенно в последнее время. Но теперь его вдруг что-то потянуло к людям. Что-то совершалось в нем как бы новое, и вместе с тем ощутилась какая-то
жажда людей. Он так устал от целого месяца этой сосредоточенной тоски своей и мрачного возбуждения, что хотя одну минуту хотелось ему вздохнуть в другом
мире, хотя бы в каком бы то ни было, и, несмотря на всю грязь обстановки, он с удовольствием оставался теперь в распивочной.
— А вы убеждены в достоверности знания? Да и — при чем здесь научное знание? Научной этики — нет, не может быть, а весь
мир жаждет именно этики, которую может создать только метафизика, да-с!
Но еврейский мессианизм проникает в христианский
мир, и там подменяет он служение — притязанием, жертвенность —
жаждой привилегированного земного благополучия.
Такая мечта о человеке и человечестве, отвлеченных от всего национального, есть
жажда угашения целого
мира ценностей и богатств.
В ней скрыта подлинная и праведная религиозная
жажда уйти из этого постылого
мира.