Мир идей, идеальное все, актуально содержащееся в Софии, для мира тварного существует не только как основа или причинность (в вышеуказанном смысле), но и как норма, предельное задание,
закон жизни, аристотелевская энтелехия в отношении к потенциальному состоянию бытия.
Но какой смысл имеет это при сопоставлении того, что происходит во времени и осуществляется мировым творчеством, как задача и внутренний
закон жизни, и того, что выше времени и самого бытия?
Неточные совпадения
Чтобы постигнуть религию, познать specificum религиозного в его своеобразии, нужно изучать
жизнь тех, кто является гением в религии (как и для эстетики,
законы красоты установляются ведь не курсами профессоров эстетики, но творческими созданиями художественного гения).
Подобно тому как кислород, водород и сера ни в каком будущем не вступят в соединение вопреки
законам природы, так и в духовной
жизни не произойдет, конечно, ничего противного
законам духовным.
При данном состоянии мира и человека мировая душа действует как внешняя закономерность космической
жизни, с принудительностью физического
закона [Эту софийность души мира, или общую закономерность всего сущего, стремится постигать и так называемый оккультизм, притязающий научить не внешнему, но внутреннему «духовному» восприятию сил природы.
Как сила непрестанного устремления всего сущего к своему Логосу, к
жизни вечной, Красота есть внутренний
закон мира, сила мирообразующая, космоургическая; она держит мир, связывает его в его статике и динамике, и она в полноту времен окончательной победой своей «спасет мир».
Конечно, и эту сторону
жизни имеет в виду великий апостол в своем огненном вопле человеческого бессилия: «В членах моих вижу иной
закон, противоборствующий
закону ума моего и делающий меня пленником
закона греховного, находящегося в членах моих.
На Страшном суде человек, поставленный лицом к лицу с Христом и в Нем познавший истинный
закон своей
жизни, сам сделает в свете этого сознания оценку своей свободе в соответствии тому «подобию», которое создано творчеством его
жизни, и сам различит в нем призрачное, субъективное, «психологическое» от подлинного, реального, онтологического.
Но эта благая цель достигается здесь очень плохими средствами, а за разрешение тайны принимается плоский рационализм, всю трудность уничтожающий простым удлинением времени
жизни благодаря неоднократным ее повторениям по
закону кармы.
Абсолютная истина о непротивлении злу насилием не есть
закон жизни в этом хаотическом и темном мире, погруженном в материальную относительность, внутренно проникнутом разделением и враждой.
Он приводил в восхищение «областников» и «украинофилов» и мог внезапно разразиться яркой и эффектной статьей, в которой доказывал, что «централизация» —
закон жизни, а областная литература обречена на умирание.
Неточные совпадения
Софья. Во всю
жизнь мою ваша воля будет мой
закон.
Есть
законы мудрые, которые хотя человеческое счастие устрояют (таковы, например,
законы о повсеместном всех людей продовольствовании), но, по обстоятельствам, не всегда бывают полезны; есть
законы немудрые, которые, ничьего счастья не устрояя, по обстоятельствам бывают, однако ж, благопотребны (примеров сему не привожу: сам знаешь!); и есть, наконец,
законы средние, не очень мудрые, но и не весьма немудрые, такие, которые, не будучи ни полезными, ни бесполезными, бывают, однако ж, благопотребны в смысле наилучшего человеческой
жизни наполнения.
Очевидно, стало быть, что Беневоленский был не столько честолюбец, сколько добросердечный доктринер, [Доктринер — начетчик, человек, придерживающийся заучен — ных, оторванных от
жизни истин, принятых правил.] которому казалось предосудительным даже утереть себе нос, если в
законах не формулировано ясно, что «всякий имеющий надобность утереть свой нос — да утрет».
Когда же совсем нечего было делать, то есть не предстояло надобности ни мелькать, ни заставать врасплох (в
жизни самых расторопных администраторов встречаются такие тяжкие минуты), то он или издавал
законы, или маршировал по кабинету, наблюдая за игрой сапожного носка, или возобновлял в своей памяти военные сигналы.
Он не думал, что тот христианский
закон, которому он всю
жизнь свою хотел следовать, предписывал ему прощать и любить своих врагов; но радостное чувство любви и прощения к врагам наполняло его душу.