Если бы
люди веры стали рассказывать о себе, что они видели и узнавали с последней достоверностью, то образовалась бы гора, под которой был бы погребен и скрыт от глаз холм скептического рационализма. Скептицизм не может быть до конца убежден, ибо сомнение есть его стихия, он может быть только уничтожен, уничтожить же его властен Бог Своим явлением, и не нам определять пути Его или объяснять, почему и когда Он открывается. Но знаем достоверно, что может Он это сделать и делает…
Неточные совпадения
Хлыстовство соблазняется божественностью мира и
человека: антропология подменяется антрополатрией [Т. е. обожествление
человека (от греч. antropos —
человек и latreia — почитание, служение).], молитва — радением или медитацией, око
веры — интеллектом, таинство — экстазом, религия мистикой.
Вера и надежда говорят нам о чуде, т. е. о новом откровении, о творческом акте Бога в
человеке.
В
вере не
человек создает Бога, как говорит неверие (Фейербах), но Бог открывается
человеку, а потому и
человек находит в себе Бога или себя в Боге.
Вера есть hiatus [Пробел, зияние (лит.).] в логике, безумное сальто-мортале: «будь безумным, чтобы быть мудрым» (1 Кор. 3:18), говорит она
человеку.
Вера в Бога рождается из присущего
человеку чувства Бога, знания Бога, и, подобно тому как электрическую машину нельзя зарядить одной лекцией об электричестве, но необходим хотя бы самый слабый заряд, так и
вера рождается не от формул катехизиса, но от встречи с Богом в религиозном опыте, на жизненном пути.
Но
человек сам должен совершать это усилие, осуществлять это устремление, поэтому
вера есть жизненная задача, подвиг, ибо она может становиться холоднее или огненнее, беднее или богаче.
Является величайшим заблуждением думать (вместе с духоборами, квакерами [Духоборы — христианская секта в России, выделившаяся в XVIII в. из хлыстов; духоборы считают Иисуса Христа простым
человеком, православному культу противопоставляют
веру по внутреннему убеждению.
Конечно, остается недоступной человеческому уму тайной боговоплощения, каким образом воплотившийся Бог мог так закрыть Божество человечеством, чтобы оказаться способным и совершить подвиг
веры в Бога, и испытать человеческое чувство богооставленности, но это показывает именно на глубочайшую человечность
веры, ее исключительное значение и неустранимость подвига
веры для
человека.].
Итак,
вера имеет две стороны: субъективное устремление, искание Бога, религиозная жажда, вопрос
человека, и объективное откровение, ощущение Божественного мира, ответ Бога.
В
вере Бог нисходит к
человеку, установляется лестница между небом и землей [Имеется в виду «лестница Иакова», которую Иаков увидел во сне: «…лестница стоит на земле, а верх ее касается неба; и вот, Ангелы Божий восходят и нисходят по ней.
Это не та область таинственного, до которой падки суеверные
люди, сплошь и рядом чуждые
веры; это не область тайн или секретов, которые оберегаются от непосвященного («Geheimwissenschaft» [Букв.: тайное знание, тайноведение (нем.).
Если мы посмотрим, как описывают свою душевную борьбу
люди, шедшие путем
веры, напр., блаж.
В наш век трудно уверить
людей, что
вера есть чуждый своеволия, субъективизма и каприза путь искания религиозной истины, причем добытое на этом пути имеет за собой всю принудительность объективной истины, требующей самоотверженного себе служения.
Зачинатель новой религии полагает свой личный религиозный опыт в ее основу, затем этот последний обрастает созвучным соборным опытом ее последователей, каждый религиозно живой
человек приносит камешек за камешком для этого здания, коллективность перерождается в кафоличность, переплавляется в церковность, возникает религия, «
вера».
Религиозный опыт каждого отдельного
человека не дает ощутить всю полноту религии, однако обычно бывает достаточно живого касания к религиозной реальности, которое дается
верою, в одном только месте, и тогда принимается, как постулат, как надежда, как путь, и все остальное содержание религии, все ее обетования.
Но единственный в своем роде пример такого соединения ноуменального и исторического, мифа и истории, несомненно представляют евангельские события, центром которых является воплотившийся Бог — Слово, Он же есть вместе с тем родившийся при Тиверии и пострадавший при Понтии Пилате
человек Иисус: история становится здесь непосредственной и величайшей мистерией, зримой очами
веры, история и миф совпадают, сливаются через акт боговоплощения.
Поэтому догмат оплодотворяет, но не насилует, ибо это есть
вера человека, его любовь, его чувство жизни, он сам в свободном своем самоопределении.
Только
вера и любовь открывают сердце воздействию благодати, приобщающей
человека к жизни божественной.
И обнажилась первозданная чистота, природа души, сотканной из детской доверчивости к
людям и детской же
веры в Бога.
Вера Израиля потому уже не была религией благого и милующего Отца всех
людей, что она не могла и не хотела быть всенародной и сверхнародной.
Наконец Лобачевский встал, молча зажег свою свечку и, молча протянув Розанову свою руку, отправился в свою комнату. А Розанов проходил почти целую зимнюю ночь и только перед рассветом забылся неприятным, тревожным сном, нисходящим к человеку после сильного потрясения его оскорблениями и мучительным сознанием собственных промахов, отнимающих у очень нервных и нетерпеливых
людей веру в себя и в собственный свой ум.
Неточные совпадения
Стародум. И не дивлюся: он должен привести в трепет добродетельную душу. Я еще той
веры, что
человек не может быть и развращен столько, чтоб мог спокойно смотреть на то, что видим.
И ему теперь казалось, что не было ни одного из верований церкви, которое бы нарушило главное, —
веру в Бога, в добро, как единственное назначение
человека.
— Вот в рассуждении того теперь идет речь, панове добродийство, — да вы, может быть, и сами лучше это знаете, — что многие запорожцы позадолжались в шинки жидам и своим братьям столько, что ни один черт теперь и
веры неймет. Потом опять в рассуждении того пойдет речь, что есть много таких хлопцев, которые еще и в глаза не видали, что такое война, тогда как молодому
человеку, — и сами знаете, панове, — без войны не можно пробыть. Какой и запорожец из него, если он еще ни разу не бил бусурмена?
— Много между нами есть старших и советом умнейших, но коли меня почтили, то мой совет: не терять, товарищи, времени и гнаться за татарином. Ибо вы сами знаете, что за
человек татарин. Он не станет с награбленным добром ожидать нашего прихода, а мигом размытарит его, так что и следов не найдешь. Так мой совет: идти. Мы здесь уже погуляли. Ляхи знают, что такое козаки; за
веру, сколько было по силам, отмстили; корысти же с голодного города не много. Итак, мой совет — идти.
— Я не знаю, ваша ясновельможность, — говорил он, — зачем вам хочется смотреть их. Это собаки, а не
люди. И
вера у них такая, что никто не уважает.