Неточные совпадения
И
то, что загорелось в душе впервые со дней Кавказа, все становилось властнее и ярче, а главное —
определеннее: мне нужна была не «философская» идея Божества, а живая вера в Бога, во Христа и Церковь.
«Для эпох неудержимого упадка
определенной религии характерно, что исполнения религиозного искусства процветают здесь как никогда при иных обстоятельствах, между
тем как творческая способность к созданию религиозных произведений подлинного величия и настоящей глубины угасает вместе с неомрачимым доверием и непоколебимой силой веры.
Таинственный элемент в таинстве и заключается в этом жизненном общении с
тем миром, который остается для нас закрытым, причем здешний мир ощущается тогда как вместилище
того, другого мира; короче, таинство есть переживание трансцендентного в имманентном, сообщение «благодати» творению в
определенных таинственных актах.
Ибо если вообще философия, сколь бы ни казалась она критичной, в основе своей мифична или догматична,
то не может быть никаких оснований принципиально отклонять и
определенную религиозно-догматическую философию, и все возражения основаны на предрассудке о мнимой «чистоте» и «независимости» философии от предпосылок внефилософского характера, составляющих, однако, истинные
темы или мотивы философских систем.
Дело в
том, что наука строится по известным заданиям, она ставит себе лишь
определенные проблемы, а соответственно сосредоточивает и свое внимание лишь на известных явлениях, отметая другие (напр., очевидно, что вся религиозно-историческая наука при ее основоположном и методическом рационализме строится на принципиальном отрицании чуда, и поэтому все элементы чудесного в религии, без которых, быть может, нельзя и понять последнюю, она относит к области легенд и сказок).
«В самом деле, каким именем назвать
Того, который не рожден, не имеет ни различий в себе, ни вида
определенного, ни индивидуальности, ни числа, но есть существо такое, которое никаких акциденций в себе не имеет, а равным образом и акциденциальному ничему не подлежит?
Не знаю, возможно ли сие природам высшим и духовным, которые, будучи ближе к Богу и озаряясь всецелым светом, может быть, видят Его, если не вполне,
то совершеннее и
определеннее нас и притом, по мере своего чина, одни других больше и меньше»» [Творения иже во святых отца нашего Григория Богослова, Архиепископа Константинопольского, изд. 3‑е, часть III. M., 1889, стр, 14–15.].
И если отвечают, что Он есть
то или
то, разве
тем не останавливаются на
определенном и ограниченном состоянии?» «Ведь все, о чем можно высказать или помыслить, что оно есть, не может превзойти области сущего, но должно по праву рассматриваться или как часть п целом, или как наличное в своих частях целое, или как форма в роде, или как наличный в своих формах род, или как вид в частностях, или как все охватывающее это единство.
Примеры, приведенные Булгаковым: бесконечное, неограниченное, бесформенное (греч.).]), но оно также может означать и отсутствие определения, неопределенность как состояние потенциальности, невыявленности, а не как принципиальную неопределимость, соответствуя греческому μη, которое в данном случае должно быть передано как еще не, или пока не, или же уже не [Как известно, греческий язык знает и третий оттенок отрицания, именно оц оно указывает на отсутствие данного,
определенного свойства, имеет конкретное содержание: не
то, не эщо.
Они находятся в
определенном иерархическом соотношении, как ступени самооткровения Ничто. Онтологически единосущны и мир, и бог, насколько оба они суть модусы Ничто, в котором возникает все. И если на пути возвращения к этому Ничто человек должен восходить к богу (или богам), а далее проходить чрез бога и за бога,
то лишь потому, что нельзя подняться на последнюю ступень, минуя предпоследнюю, а богобытие и есть эта предпоследняя ступень.
К сожалению, вполне ясного и недвусмысленного ответа метафизика Беме здесь не дает, хотя преобладающее от нее впечатление сводится к
тому, что Ничто имеет здесь смысл не трансцендентного НЕ-что, но
того божественного мэона или же диалектического ничто, в котором с имманентной закономерностью мистической диалектики выявляется божественное все, вследствие чего это ничто соответствует лишь
определенному положению или диалектическому моменту в Божестве.
Поэтому у Беме, строго говоря, отсутствует идея творения и тварности, и хотя у него и постоянно встречается выражение «тварь и тварность» (Creatur und Creatürlichkeit), но это понятие вовсе не имеет принципиального метафизического и онтологического смысла, а означает только
определенную ступень в раскрытии природы Бога (как есть это понятие и в системе Плотина, отрицающей
тем не менее идею творения).
В учении Плотина гораздо
определеннее, чем у Платона, материя получает отрицательный коэффициент, рассматривается как начало зла, как сгущающаяся
тьма, погружаясь в которую постепенно погасает свет, изливающийся из первоисточника εν.
Отсюда следует, между прочим, что самая эта антитеза духа и тела, столь излюбленная у метафизиков и моралистов, выражает собой не изначальную сущность тела, но лишь известную его модальность,
определенное состояние телесности (или, что в данном случае есть одно и
то же, духовности), но не ее существо; отсюда понятна и неизбежная ограниченность и связанная с нею ложность одинаково как спиритуализма, так и материализма, в которых допускается одна и
та же ошибка: модальность, состояние, смешивается с самым существом телесности и сопряженной с ней духовности.
В тотемизме, столь распространенном в истории, проявляется
та же интуиция всеживотности человека, причем, избирая
определенное животное своим тотемом и изображая его на своем гербе или знамени, данное племя выражает этим чувство нарочитой связи с ним, особенной подчеркнутости этого свойства в своем характере.
Как часть софийного всеорганизма космоса, человек есть «умный» луч Софии, имеет
определенную природу, его идея есть
та призма, чрез которую для него преломляется мир.
Время здесь вполне соотносительно пространству: подобно
тому как в пространстве, занимаемом человеческим телом, каждая его часть занимает
определенное место, и голова уже не может находиться там, где ноги, так и время представляет собой некоторую внепространственную проекцию всечеловеческого организма.
Если история вообще есть рождение человечества,
то оно осуществляется с внутренне
определенным планом и последовательностью.
Здесь говорит уже не искусство, но
та могучая стихия человеческого духа, которою порождается искусство,
то взывает не виртуоз
определенной ars, не профессионал, но артист в духе, художник-человек, осознавший творческую мощь Красоты чрез посредство своего искусства.
Если же понять здесь «вечность», как она обыкновенно понимается, в смысле дурной бесконечности,
то это обозначало бы совсем не вечность, как особое качество, но именно временность, лишь не имеющую
определенного конца.
Неточные совпадения
Артемий Филиппович. Не смея беспокоить своим присутствием, отнимать времени,
определенного на священные обязанности… (Раскланивается с
тем, чтобы уйти.)
Строился новый город на новом месте, но одновременно с ним выползало на свет что-то иное, чему еще не было в
то время придумано названия и что лишь в позднейшее время сделалось известным под довольно
определенным названием"дурных страстей"и"неблагонадежных элементов". Неправильно было бы, впрочем, полагать, что это"иное"появилось тогда в первый раз; нет, оно уже имело свою историю…
И все сие совершается помимо всякого размышления; ни о чем не думаешь, ничего
определенного не видишь, но в
то же время чувствуешь какое-то беспокойство, которое кажется неопределенным, потому что ни на что в особенности не опирается.
Дело в
том, что в Глупове жил некоторый, не имеющий
определенных занятий, штаб-офицер, которому было случайно оказано пренебрежение.
— Я не понимаю, как они могут так грубо ошибаться. Христос уже имеет свое
определенное воплощение в искусстве великих стариков. Стало быть, если они хотят изображать не Бога, а революционера или мудреца,
то пусть из истории берут Сократа, Франклина, Шарлоту Корде, но только не Христа. Они берут
то самое лицо, которое нельзя брать для искусства, а потом…