Неточные совпадения
Потому роковой двойственностью отличаются все процессы жизни: рост неразрывно связан с разрушением, он есть движение навстречу неизбежному, неотвратимому концу; с каждым днем и часом своего бытия и цветения все живое приближается к
смерти и разрушению, и эта неразрывность жизни и
смерти представляет одну из величайших загадок бытия.
Воплотившийся Бог до конца разделил судьбу испорченного грехом мира и человека, до крестной муки и
смерти [«На землю сшел еси, да спасеши Адама, и на земли не обрет сего, Владыко, даже до ада снизшел, еси ищай» (Утреня Великой Субботы, Похвалы, статья первая, ст. 25).], и все отдельные моменты земной жизни Спасителя
представляют как бы единый и слитный акт божественной жертвы [Интересную литургическую иллюстрацию этой мысли мы имеем в том малоизвестном факте, что богослужения пред Рождеством Христовым включают в себя сознательные и преднамеренные параллели богослужению Страстной седмицы, преимущественно Великой Пятницы и Субботы, и отдельные, притом характернейшие песнопения воспроизводятся здесь лишь с необходимыми и небольшими изменениями.
Смена поколений, во образе коей только и существует теперь единое человечество,
представляет собой, конечно, некое пожирание детьми отцов, своего рода dance macabre, пляску
смерти, но именно в чередовании поколений возникает история как конкретное время.
При ответе на него намечаются две возможности: или человеческий организм
представляет собой только машину, механический автомат, и
смерть есть лишь его разрушение и порча, или же в нем живет дух, это тело оживляющий и с ним соединенный, а потому
смерть есть противоестественное расторжение союза духа с телом.
Неточные совпадения
Он не мог думать об этом, потому что,
представляя себе то, что будет, он не мог отогнать предположения о том, что
смерть ее развяжет сразу всю трудность его положения.
«Родить ничего, но носить — вот что мучительно», подумала она,
представив себе свою последнюю беременность и
смерть этого последнего ребенка.
«И стыд и позор Алексея Александровича, и Сережи, и мой ужасный стыд — всё спасается
смертью. Умереть — и он будет раскаиваться, будет жалеть, будет любить, будет страдать за меня». С остановившеюся улыбкой сострадания к себе она сидела на кресле, снимая и надевая кольца с левой руки, живо с разных сторон
представляя себе его чувства после ее
смерти.
— Помилуйте! — сказал я, всплеснув руками, — разве героев
представляют? Они не иначе знакомятся, как спасая от верной
смерти свою любезную…
— Ах, Анна Григорьевна, пусть бы еще куры, это бы еще ничего; слушайте только, что рассказала протопопша: приехала, говорит, к ней помещица Коробочка, перепуганная и бледная как
смерть, и рассказывает, и как рассказывает, послушайте только, совершенный роман; вдруг в глухую полночь, когда все уже спало в доме, раздается в ворота стук, ужаснейший, какой только можно себе
представить; кричат: «Отворите, отворите, не то будут выломаны ворота!» Каково вам это покажется? Каков же после этого прелестник?