Неточные совпадения
Мнимая мораль без
религии, может быть, помогает вести добропорядочный образ жизни, поступать правильно, уклоняться от зла, но только из страха перед наказанием в чувственном мире, а совсем не из любви к добру, и
существует из самой себя (нем.).
Связь же между
религией и другими сторонами жизни духа, которая несомненно
существует, имеет не первообразный, но производный, не онтологический, но психологический характер.
ЕСИ, синтетическое религиозное суждение a priori, есть единственная опора
религии, без которой она не
существует, подобно тому как искусство не
существует без красоты или мораль без различия добра и зла.
В этом смысле понятие безбожной
религии содержит contradictio in adjecto [«Противоречие в определении» (лат.) — логическая ошибка; напр.: «круглый квадрат».], внутренне противоречиво, ибо существо
религии именно и состоит в опытном опознании того, что Бог есть, т. е. что над миром имманентным, данным, эмпирическим
существует мир иной, трансцендентный, божественный, который становится в
религии доступным и ощутимым: «
религия в пределах только разума» [Название трактата И.
Однако я слышу обычное в таких случаях возражение: возможна и
существует атеистическая
религия [Термин Э. Геккеля, употребленный им в его популярной книге «Мировые загадки».], утверждающая своей основой не Бога, но небытие, ничто, и
религия эта имеет мировое значение, считает сотни миллионов последователей: это — буддизм.
Можно еще указать, что
существуют разные виды религиозных суррогатов, как, напр.,
религия прогресса или человечества.
И этот незримо совершающийся в душе жертвенный акт, непрерывная жертва веры, которая говорит неподвижной каменной горе: ввергнись в море, и говорит не для эксперимента, а лишь потому, что не
существует для нее эта каменность и неподвижность мира, — такая вера есть первичный, ничем не заменимый акт, и лишь он придает
религии ореол трагической, жертвенной, вольной отдачи себя Богу.
Сказанное дает основание и для суждения о пределах религиозного гнозиса, или вообще о гностическом направлении в
религии, которое всегда
существовало, в настоящее же время проявляется с наибольшею силой, с одной стороны, в метафизическом рационализме, а с другой — в так называемом теософическом движении, точнее, в современном оккультизме.
«Для
религии, правда, существенно размышление… но оно не направлено… на сущность высшей причины самой по себе или в ее отношении к тому, что одновременно есть и причина и следствие; напротив, религиозное размышление есть лишь (!) непосредственное сознание, что все конечное
существует лишь в бесконечном и через него, все временное в вечном и через него.
Религия не может
существовать без религиозного миросозерцания (курс, мой), а это последнее без убеждения в его трансцендентной истине» (31).
Больше того,
религия, которую хотят целиком свести к морали, в целостности своей находится выше морали и потому свободна от нее: мораль
существует для человека в известных пределах, как закон, но человек должен быть способен подниматься и над моралью [Одним из наиболее ярких примеров преодоления морали является война, поэтому так трудно морально принять и оправдать войну, и остается только религиозное ее оправдание.
«
Религии вообще» не
существует, есть только определенные, конкретные
религии.
Особую разновидность естественной
религии, или «
религии вообще», составляет так наз. теософическая доктрина, согласно которой все
религии имеют общее содержание, говорят одно и то же, только разным языком, причем надо отличать эзотерическое учение, ведомое лишь посвященным, и экзотерическое, существующее для profanum vulgus [Непосвященная толпа (лат.) — выражение Горация («Оды», II, 1,1)]; различия символики и обряда, обусловливаемые историческими причинами,
существуют только во втором, но не в первом.
гии: хотя
религия стремится иметь Бога как «всяческая во всех», слить трансцендентное и имманентное воедино и тем преодолеть их взаимную полярность, но она и возникает именно из этой напряженности и
существует только ею и вместе с нею, и в этом смысле
религия есть некоторое переходное состояние — она сама стремится себя преодолеть, сама ощущает себя «ветхим заветом».
Но для философии
существует лишь отвлеченное абсолютное, только постулат конкретного Бога
религии, и своими силами, без прыжка над пропастью, философия не может перешагнуть от «бога интеллектуального» и «интеллектуальной любви к нему» к личной любви к живому Богу.
Различие между «положительной»
религией и философией принципиально стирается в глазах Гегеля потому, что «не могут
существовать два разума и два духа, не может
существовать божественный разум и человеческий, божественный дух и человеческий, которые были бы совершенно различны между собою.
Дело в том, что если науке свойствен метод неверия, холодной, рассудочно-вопрошающей критики, то
религии присущ метод благоговения, несовместимый с этой холодной и рассудочной критикой, и наука может не увидать того, что
существует для
религии.
Но, помимо этих опытов мнимой реставрации язычества,
существуют и рядом с христианством еще нехристианские
религии.
Если нет причин считать язычество
религией Сына, то в такой же мере и иудейство не является
религией Отца, и для этого, также довольно распространенного, мнения не
существует оснований ни в Ветхом, ни в Новом Завете.
Ветхозаветная
религия учила о том, что
существует единый, трансцендентный и ипостасный Бог, и требовала исключительного Ему служения («Аз есмь Господь Бог твой, да не будут тебе боги иные, кроме Меня» [Исх. 20:2–3.]), но прямо она не говорила об Его триипостасности, хотя, разумеется, это учение и было скрыто в ней, как в зерне растение.
Неточные совпадения
Одно, что он нашел с тех пор, как вопросы эти стали занимать его, было то, что он ошибался, предполагая по воспоминаниям своего юношеского, университетского круга, что
религия уж отжила свое время и что ее более не
существует.
Коллективизм
существовал в исторических объективациях
религий, отдельно и в православии и в католичестве.
В противоположность господствующим сейчас течениям я всегда верил, что
существует не только универсальное христианство, но и универсальная
религия.
И
существуют слишком глубокие причины, в силу которых философия неизбежно должна будет искать питания в
религии, возвратиться к своим истокам.
Литургические красоты церкви, католической и православной, должны были бы убедить в той истине, что между христианской
религией и культурой
существует не антагонизм и противоречие, как теперь любят говорить, а глубокая связь и причинно-творческое соотношение.