Неточные совпадения
Кауфман и др.), но и неокантианство; сторонники «имманентизма» в духе учения И. Канта считали, что предметный
мир не объективно дан, а конструируется
сознанием (т. е. «имманентен», внутренне присущ
сознанию), отрицая вместе с тем существование «вещи в себе».] и «монизма» — от протестантства до социалистического человекобожия [Критике «социалистического человекобожия» посвящен ряд статей С. Н. Булгакова в книге «Два града» (в 2 т. М., 1911): «Религия человекобожия у Л. Фейербаха», «К.
Соединить же правду того и другого, Найти не «синтез», но жизненное единство, в живом опыте познать Бога в
мире, а
мир в Боге — это предельная задача религиозного
сознания, поставленная его историей.
В душе человеческой появляется
сознание неабсолютности и внебожественности, а следовательно, относительности и греховности своего бытия, но одновременно зарождается и стремление освободиться от «
мира», преодолеть его в Боге; другими словами, вместе с религиозным самосознанием в человеке родится и чувство зла, вины, греха, отторженности от Бога, а равно и потребность спасения и искупления.
В известном смысле можно считать (гносеологически) трансцендентным
сознанию всякую транссубъективную действительность: внешний
мир, чужое «я», гору Эльбрус, Каспийское море, всякую неосуществленную возможность нового опыта.
Трансцендентное в самом общем смысле, т. е. превышающее всякую меру человеческого опыта,
сознания и бытия, вообще «этого
мира», дано в первичном религиозном переживании, поскольку в нем содержится чувство Бога, — это есть основная музыка религии.
Эту основную полярность религиозного
сознания, напряженную противоположность трансцендентного и имманентного, можно выражать в разных терминах: «Бог и
мир», «Бог и природа», «Бог и человек», «Бог и я» и под<обное>.
Логика религиозного
сознания требует, чтобы Бог был найден как безусловный не-мир, а
мир как безусловный не-Бог, чтобы затем узреть
мир в Боге и Бога в
мире.
Знание принадлежит «
миру сему», оно ему имманентно, религия же основывается на поляризации
сознания, напряженном чувстве противоположности трансцендентного И имманентного, богосознания и миросознания.
И это откровение внешнего
мира (по столь неудачному и фальшивому выражению Якоби) одинаково принудительно для всякого нормально организованного
сознания.
«Обычное представление о Боге как отдельном существе вне
мира и позади (?)
мира не исчерпывает всеобщего предмета религии и есть редко чистая и всегда недостаточная форма выражения религиозного
сознания…
Истинную же сущность религии образует не это и не какое-либо иное понятие, а лишь непосредственное
сознание Божества, как мы находим Божество одинаково и в нас самих и в
мире.
Если божественный
мир действительно открывается религиозному
сознанию и трансцендентное становится ему имманентно [Ср. Шеллинг: Gott ist nicht, wie viele sich vorstellen, das Transzendente, er ist das Immanente, d.
Итак, следует прежде всего признать, что и мифу присуща вся та объективность или кафоличность, какая свойственна вообще «откровению»: в нем, собственно, и выражается содержание откровения, или, другими словами, откровение трансцендентного, высшего
мира совершается непосредственно в мифе, он есть те письмена, которыми этот
мир начертывается в имманентном
сознании, его проекция в образах.
В мифе констатируется встреча
мира имманентного — человеческого
сознания (как бы мы его ни расширяли и ни углубляли), и
мира трансцендентного, божественного, причем трансцендентное, сохраняя свою собственную природу, в то же время становится имманентным, а имманентное раскрывается, чувствуя в себе внедрение трансцендентного.
Человеческий разум,
сознание своей сущности есть разум вообще, божественное в человеке, а дух, насколько он есть дух Бога, не есть дух над звездами, за пределами
мира, но Бог присутствует вездесущно и как дух во всех духах.
Объект религии, Бог, есть нечто, с одной стороны, совершенно трансцендентное, иноприродное, внешнее
миру и человеку, но, с другой, он открывается религиозному
сознанию, его касается, внутрь его входит, становится его имманентным содержанием.
Мир сотворен Богом, есть творение, в Творце он имеет начало бытия своего: «руце Твои сотвористе мя и создаете мя», «Твой семь аз» (Пс. 118:73, 94), говорит
сознание твари устами псалмопевца.
И тогда неизбежно голосами
мира, идущими из глубины, внушаемо будет иное, противоположное
сознание:
мир не сотворен, он в себе самом имеет основу, есть свое собственное создание; нет высшего бытия, чем мировое, и нет ничего, что было бы выше бытия.
Божественные энергии, струящиеся в
мир, откровения Божества в твари, вносят тем самым различимость в само Божество, которое постольку уже перестает быть чистым НЕ для
мира, но, раскрывая внутрибожественную жизнь, делает ведомым то, что неведомо, вносит в имманентное
сознание то, что ему трансцендентно, так сказать, дробит и множит Божество, как единый солнечный луч дробится и множится в своих отражениях и преломлениях.
«Гнозис», «духовное знание», вновь выставляется средством сделаться «богами», в
сознании софийности своей и богонасыщенности всей софийной твари, причем ради познания твари, под предлогом углубления в божественную стихию
мира, получается забвение о Боге.
Иначе этот же вопрос можно поставить так: есть ли формальная логика преимущественное выражение Логоса
мира, а логическое
сознание его непосредственное орудие?
В ней подлинно софийно не это универсальное, логическое, трансцендентальное
сознание или мышление, которое есть лишь провизорное средство выразить
мир, его ассимилировать мыслью в данном разрезе бытия, в образах логических понятий, но именно самая φιλία, эрос [Отождествление «эроса» и «филиа» не вполне правомерно.
— Далее, как бы подготовляя человека к творению жены, Бог приводит к нему всю тварь, чтобы зрелищем всеобщей двуполости вызвать в нем
сознание своего одиночества в
мире.
А именно ему угрожала опасность чрез
сознание близости и родственности своей к животному
миру утерять иерархическую свою высоту: чрезмерно приблизившись к животному
миру, он мог ниспасть до животности, затемнить свой духовный лик.
Ибо Отец, Который сделал себя недоступным для внебожественного бытия, внешним образом также отошел в
сознание небольшого, невидного, в закоулок
мира оттиснутого народа…
В иудействе и язычестве с наибольшей силой противопоставились две антиномически сопряженные стороны религиозного
сознания, оба его полюса: трансцендентность и имманентность Бога
миру, и только христианство было в силах чрез боговоплогцение «примирить» (по слову ап. Павла) расколовшееся религиозное самосознание.
Если трагедия понимающего свои границы хозяйства состоит в
сознании прозаичности, порабощенности, бескрылости своей, то трагедия искусства — в
сознании своего бессилия, в страшном разладе между открывшейся ему истинной велелепотой
мира и наличной его безобразностью и безобразием.
Муки полнейшего разочарования в себе и в своем пути, а в то же время нежелание и неспособность принять это разочарование, и вдобавок еще
сознание высшей своей природы и мучительно завистливое влечение к божественному
миру — терзают душу невыразимыми на человеческом языке страданиями.