Неточные совпадения
Мнимая мораль без религии, может быть, помогает вести добропорядочный образ жизни, поступать правильно, уклоняться от зла, но только из страха перед наказанием
в чувственном мире, а совсем не из любви к добру, и
существует из самой
себя (нем.).
И этот незримо совершающийся
в душе жертвенный акт, непрерывная жертва веры, которая говорит неподвижной каменной горе: ввергнись
в море, и говорит не для эксперимента, а лишь потому, что не
существует для нее эта каменность и неподвижность мира, — такая вера есть первичный, ничем не заменимый акт, и лишь он придает религии ореол трагической, жертвенной, вольной отдачи
себя Богу.
«Для религии, правда, существенно размышление… но оно не направлено… на сущность высшей причины самой по
себе или
в ее отношении к тому, что одновременно есть и причина и следствие; напротив, религиозное размышление есть лишь (!) непосредственное сознание, что все конечное
существует лишь
в бесконечном и через него, все временное
в вечном и через него.
Но можно и даже должно спросить, каков же этот Бог, если Он только и
существует в этическом сознании, которое само
себе довлеет?
гии: хотя религия стремится иметь Бога как «всяческая во всех», слить трансцендентное и имманентное воедино и тем преодолеть их взаимную полярность, но она и возникает именно из этой напряженности и
существует только ею и вместе с нею, и
в этом смысле религия есть некоторое переходное состояние — она сама стремится
себя преодолеть, сама ощущает
себя «ветхим заветом».
Различие между «положительной» религией и философией принципиально стирается
в глазах Гегеля потому, что «не могут
существовать два разума и два духа, не может
существовать божественный разум и человеческий, божественный дух и человеческий, которые были бы совершенно различны между
собою.
Ведь религиозная вера и мифотворчество не может же быть упразднено
в своей области какой-либо философемой, и религия
существует с большим достоинством вне всякой философии, нежели с несвободной, а потому и неискренней философией, которая как будто хочет показать своей «апологетикой», что сама религия нуждается
в апологии, задача апологетики, возомнившей
себя религиозной философией, есть поэтому вообще ложная задача, одинаково недостойная и религии, и философии, ибо
в ней соединяется отсутствие религиозной веры и свободного философского духа.
Но раз вообще
существует наука, то возможно и научное благочестие [Научное благочестие, отличающее новую эпоху, представляет
собой полную аналогию художественному благочестию, благочестию
в искусстве и через искусство.
Учение Платона об идеях, вершиной которых является идея Блага, само Божество, необходимо имеет два аспекта, вверх и вниз: идеи имеют самосущее бытие
в «умном месте», представляя
собой нечто трансцендентное мировому бытию, как быванию, но они же его
собой обосновывают, бытие причастно им, а они бытию, между двумя мирами
существует неразрывная связь — причины и следствия, основы и произведения, эроса и его предмета и т. д.
«Это чудо есть единое, которое есть не существующее (μη öv), чтобы не получить определения от другого, ибо для него поистине не
существует соответствующего имени; если же нужно его наименовать, обычно именуется Единым… оно трудно познаваемо, оно познается преимущественно чрез порождаемую им сущность (ουσία); ум ведет к сущности, и его природа такова, что она есть источник наилучшего и сила, породившая сущее, но пребывающая
в себе и не уменьшающаяся и не сущая
в происходящем от нее; по отношению к таковому мы по необходимости называем его единым, чтобы обозначить для
себя неделимую его природу и желая привести к единству (ένοΰν) душу, но употребляем выражение: «единое и неделимое» не так, как мы говорим о символе и единице, ибо единица
в этом смысле есть начало количества (ποσού άρχαί), какового не
существовало бы, если бы вперед не
существовала сущность и то, что предшествует сущности.
«Если ты колеблешься
в своем мнении, что ничего из этого не
существует, поставь самого
себя в это (στήσον σαυτόν είς ταΰτα) и смотри отсюда; но смотри так, чтобы не направлять своей мысли наружу; ибо это не лежит уже где-либо, после того как ты освободишься от другого, но оно присуще тому, кто может его охватить, тому же, кто не может этого, не присуще (ου πάρεστιν).
Хотя
в то же время она есть причина всего, и все
существует от нее и ради нее, и сама она,
существуя раньше всего и просто и неограниченно (απλώς και απεριορίστως), преднаметила
в себе все, она должна именоваться во всем (εκ πάντων), однако не
в собственном смысле» (κυρίως) [Gregorii Palamae dialogue qui inscribitur Theophanes Sive de divinitatis et rerum divinarum communicabilitate et incommunicabilitate.
Троицы, как сущего
в Себе Бога, и между божественными энергиями, но,
в свою очередь, не менее глубокая граница
существует между этими несозданными (ακτιστος) энергиями и тварным, созданным бытием, к которому приравнивали их валаамиты.
Общее содержание отрицательного богословия, развиваемого преимущественно
в первой и отчасти во второй книге «De divisione naturae», основного трактата Эриугены, последний определяет так:
в нем выясняется, что «Бога Ничто из всего, что
существует и чего не
существует, не выражает
в Его сущности, что и сам Он совершенно не знает, что Он есть, ибо Он никоим образом не может быть определяем по величине или свойству, ибо ничто не подходит к Нему и сам Он ничем не постигается, и что сам Он
в том, что
существует и не
существует, собственно говоря, не выражается
в самом
себе, — род незнания, превосходящий всякое знание и понимание»***.
В вечной природе
существуют две области и заключена возможность двух жизней: «огонь или дух», обнаруживающийся как «молния огня» на четвертой ступени, силою свободы (опять и свобода у Беме мыслится вне отношения к личности, имперсонали-стически, как одна из сил природы) определяет
себя к божественному единству или кротости, и благодаря этому первые 4 стихии становятся или основой для царства радости, или же, устремляясь к множественности и самости, делаются жертвой адского начала, причем каждое начало по-своему индивидуализирует бытие.
Может быть два значения этого не по смыслу тварного ничто, которым соответствуют два вида греческого отрицания: ου и μη (d privativum к этому случаю совсем не относится): первое соответствует полному отрицанию бытия — ничто, второе же лишь его невыявленности и неопределенности — нечто [
В новой философии развитие между μη и ου отчетливее всего выражено Шеллингом
в его «Darstekkung des philosophischen Empirismus» (A. W. II, 571): «μη öv есть несуществующее, которое лишь есть несуществующее, относительно которого отвергается только действительное существование, но не возможность
существовать, которое поэтому, так как оно имеет пред
собой бытие, как возможность
существовать, хотя и не есть существующее, однако не так, чтобы оно не могло быть существующим.
Положительная основа бытия есть, прежде всего, мир божественных идей, Бог
в творении; эти идеи всеменены
в ничто,
в беспредельность; и последняя становится основой самостоятельного бытия
в его независимости и свободе: все
существует чрез Бога и от Бога, но именно тем самым оно получает силу быть
в себе и для
себя, вне Бога, как не-Бог или мир.
И эта красота не предстанет, как нечто, находящееся
в чем-нибудь другом, хотя бы, напр.,
в каком-нибудь живом существе, на земле или на небе, или
в каком-нибудь ином предмете, но как нечто такое, что, будучи однородным,
существует всегда независимо само по
себе и
в себе самом.
Это начало [Каббала, комментируя тексты: «
В начале (берешит) сотворил Бог», замечает: «берешит означает хокма (премудрость, вторая из трех высших сефир), это значит, что мир
существует чрез высшую и непроницаемую тайну хокмы», т. е. Софии (Sepher ha Sohar, trad, de Jean de Pauly, l, 3 b).], приемлющее
в себя Слово, а
в Нем и с Ним дары триипостасного Божества, является вместе с тем основой,
в которой зачинается творение, оно и является, по Платону, «вечным образцом» творения.
Хаос
в мире идей никогда не обнаруживает
себя как таковой, ибо до конца и без остатка разрешается
в космос, но вместе с тем он совершенно реален: хаос
существует лишь для того, чтобы был возможен реальный космос.
Итак, мыслимое по противоположности с добром по сущности не
существует, так как что не
существует само
в себе, то не
существует совсем; следовательно, зло есть не бытие, а отрицание бытия» (In eccles.
Ведь и последнее мы делаем по мотивам, никто ведь не делает того, что делает, имея
в виду зло, ибо зло не имеет лика, но лишь лжелик (παρυπόστασιν),
существует ради добра, а не ради
себя самого.
«Итак, мыслимое по противоположности с добром по сущности не
существует, так как что не
существует само
в себе, то не
существует совсем: следовательно, зло есть не бытие, а отрицание бытия. Мы понимаем зло не как нечто самостоятельное
в нашей природе, но смотрим на него, как на отсутствие добра» [См. Несмелое, цит. соч. 407–410, 500.].
Телесность тварного мира есть «земля», матерь, однако сама по
себе еще не есть материя, которая
существует в ней лишь как возможность.
«Форма человека включает
в себя все вещи, и все, что только
существует, имеет лишь чрез нее устойчивость» (II, 135а).
«Человеческая фигура включает
в себя все, что
существует на небе и на земле, высшие и низшие существа» (III, 144b).
Ибо она включает
в себя все вещи, и все, что
существует, имеет устойчивость лишь через нее.
В момент создания человека, Святой, да будет Он благословен, говорит миру: «Мир, мир! знай, что ты, как и управляющие тобою законы,
существуете только силой Закона: поэтому Я сотворил человека и водворил его у тебя, дабы он посвящал
себя изучению Закона.
Первая задача исчерпывает
собой положительное содержание «язычества» [Ап. Павел
в речи
в Афинском ареопаге, обращенной к язычникам, дает такую картину религиозного процесса: «От одной крови Бог произвел весь род человеческий для обитания по всему лицу земли, назначив предопределенные времена и пределы их обитания, дабы они искали Бога, не ощутят ли Его и не найдут ли, хотя Он далеко от каждого из нас: ибо мы Им живем и движемся, и
существуем, как и некоторые из ваших стихотворцев говорили: мы Его и род» (Деян. ап. 17:26-8); сродная мысль выражается им же: «Что можно знать о Боге, явно им (язычникам), ибо Бог явил им.
Только
в Церкви
существует новая жизнь; живя
в Церкви, а постольку и сам· становясь Церковью, человек восприемлет
в себе Христа.
В ветхом Адаме, или
в развращенном и самостном человечестве, утрачена истинная, чистая человечность, каждый остается замкнутым сам
в себе, человечество
существует в смене индивидов и поколений, как коллектив, а не соборность.
Смена поколений, во образе коей только и
существует теперь единое человечество, представляет
собой, конечно, некое пожирание детьми отцов, своего рода dance macabre, пляску смерти, но именно
в чередовании поколений возникает история как конкретное время.
Для христианства
в социальной области нет ни безусловного зла, ни безусловного добра, как они
существуют здесь для гуманизма, а поэтому ни одна из мер гуманности, осуществляемых усилиями прогресса, не имеет для него безусловной ценности сама по
себе — ни отмена рабства, ни падение крепостного права, ни всякая конституция и «свободы».
Беме (а вслед за ним и Дж. Пордедж) вмещают ад
в недра самого Божества, именно
в Его три «первые принципа», где Оно
существует как Grimmgott [См. прим. 95 к «Отделу первому».], и те, кто определяют
себя в этом начале, и несут необходимые последствия.