Неточные совпадения
Она
является обобщающим постижением, как бы итогом всего мною пройденного, столь ломаного и сложного — слишком сложного! —
духовного пути, я в ней благодарно его озираю.
Понять это не трудно: ведь неоплатоники боролись за безнадежное дело, — религия язычества уже была сокрушена крестом, и попытки ее спасти, как бы они ни были философски гениальны, все же
являлись порождением
духовной реакции и обречены были на неудачу.
178–183, 209–212, 334–339.] (вслед за св. Максимом Исповедником): если Спаситель и
являлся ученикам в мужском теле, то лишь потому, что они иначе не узнали бы Его; но через переход в
духовное состояние в Нем уничтожилось различие мужского и женского полов [De div. nat.
Этот «идеализм» в любви не
является ли
духовной колыбелью и философского идеализма с характерной для него утратой реальности?].
Каждый в отдельности есть полу-человек, однако
является самостоятельной личностью, ипостасью, имеет свою
духовную судьбу.
Адам и Ева, ощутившие друг друга как муж и жена, двое в одну плоть, находились в состоянии гармонии и девственности. Они были свободны от злой и жгучей похоти, были как женатые дети, которых соединение
являлось бы данью чистой чувственности, освящаемой их
духовным союзом. Они, будучи мужем и женой, по крайней мере в предназначении, не становились от этого самцом и самкою, которых Адам видел в животном мире: «и были оба наги, Адам и жена его, и не стыдились» (2:25).
И то, что змей вовлек жену в разговор о Боге, вступил с ней в
духовное общение на такой почве, которая всецело составляла достояние их супружеского любовного единомыслия,
явилось со стороны жены уже
духовной изменой Адаму, как бы
духовным любодейством с загадочным существом, по плоти принадлежащим к животному царству, по духу же к какому-то чуждому и недоброму, для нее доселе неведомому миру.
Утрата целомудрия выразилась в пробуждении похоти не только физической, но и
духовной: знание, приобретаемое хищением,
явилось действительно знанием добра и зла, бунтующего хаоса, дерево же показалось вожделенно и потому, что «дает знание».
Итак, «воскресение первое», о котором говорит Апокалипсис, представляет собой до известной степени противоположность тому, о чем идет речь в «проекте» Федорова как о трудовом, постепенном воскрешении: там предполагается, по всей видимости, воскресение душевно-духовное, но еще не телесное, здесь же именно телесное, и только телесное, которое, однако, будто бы должно
явиться и
духовным. И вполне позволительно поставить вопрос: следует ли стремиться к такому воскрешению?
Творческим усилием здесь
является напряжение всех сил
духовного существа в одном порыве к Богу: transcende te ipsum [См. прим. 52 к «Введению».].
Получается чудовищный подмен, имевший роковые последствия для всего христианского мира [Любопытно, что наибольшую аналогию католичеству в этом отношении представляет ислам с его идеей теократического халифата, в котором глава государства
является вместе с тем и наместником пророка и потому соединяет в себе полноту светской и
духовной власти.
Здесь становится ясна вся относительность социального неравенства перед фактом
духовного равенства людей, вот почему даже рабство в век первохристианства не
являлось к тому препятствием.
Христианская же любовь знает и очистительную силу страданий, а, напротив, довольство, «удовлетворение наибольшего числа потребностей», согласно гедонистическому идеалу счастья, для нее
явилось бы
духовным пленом у князя мира сего.
Неточные совпадения
Западноевропейская мысль бьется в противоречиях рационализма и иррационализма, которые одинаково
являются результатами рассечения
духовной целостности.
Воля к власти над миром родилась на
духовной почве, она
явилась результатом немецкого восприятия мира, как беспорядочного, а самого немца, как носителя порядка и организации.
Не идолопоклонническим,
духовным является лишь первое понимание.
Сказывался некоторый переворот
духовный,
являлась какая-то неизменная, смиренная, но благая и бесповоротная решимость.
По приезде за границу у меня
явилась мысль создать что-то вроде продолжения московской Вольной академии
духовной культуры и Религиозно-философских обществ, хотя это и не должно было быть простым повторением старых учреждений.