Неточные совпадения
Таким образом, оригинальные краски исторических религий обесцвечиваются, все конкретное отходит в экзотеризм, а в качестве эзотерического содержания подставляется доктрина теософического общества, столь озабоченного распространением универсального религиозного волапюка [Волапюк (от англ, world —
мир и speak —
язык) — первый искусственный международный
язык, созданный в 1880 г.
Бог не есть трансцендентное, как многие себе представляют, он есть имманентное, т. е. трансцендентное, ставшее содержанием разума (нем.).] в некоторой догматической определенности, то, очевидно, должен быть мост, оба
мира соединяющий; должны быть письмена, которыми начертываются божественные откровения, и
язык, на котором они могут быть высказаны.
Эта ошибка опять-таки проистекает из смешения двух разных порядков идей и состоит в переводе на
язык временности и становления того, что являет собой вечную основу
мира, в чем нет прежде и после, нет самого времени.
И радость этой встречи при рождении, когда мгновенно загорается чувство матери и отца, не имеет на человеческом
языке достойных слов, но так говорится о ней в Вечной Книге, в прощальной беседе Спасителя: «Женщина, когда рождает, терпит скорбь, потому что пришел час ее; но когда родит младенца, уже не помнит скорби от радости, потому что родился человек в
мир» (Ио. 16:21).
И самое различие и противопоставление иудеев и
языков только до времени и упразднено Крестом: «Христос есть
мир наш, соделавший из обоих одно — ποιήσας τα αμφότερα εν — и разрушивший стоявшую посреди преграду, упразднив вражду Плотию Своею, а закон заповедей учением, дабы из двух создать в себе самом одного — τους δύο κτίση εν αϋτφ είς ένα, нового человека, устрояя
мир и в одном теле примирить обоих — τους αμφότερους εν ένΐ σώματι — с Богом посредством креста, убив вражду на нем» (Ефес. 2:24-6).
Муки полнейшего разочарования в себе и в своем пути, а в то же время нежелание и неспособность принять это разочарование, и вдобавок еще сознание высшей своей природы и мучительно завистливое влечение к божественному
миру — терзают душу невыразимыми на человеческом
языке страданиями.
Неточные совпадения
― Вот я завидую вам, что у вас есть входы в этот интересный ученый
мир, ― сказал он. И, разговорившись, как обыкновенно, тотчас же перешел на более удобный ему французский
язык. ― Правда, что мне и некогда. Моя и служба и занятия детьми лишают меня этого; а потом я не стыжусь сказать, что мое образование слишком недостаточно.
Он нравился Левину своим хорошим воспитанием, отличным выговором на французском и английском
языках и тем, что он был человек его
мира.
Здешние народы, с которыми успели поговорить, не знаю, на каком
языке, наши матросы, умеющие объясняться по-своему со всеми народами
мира, называют себя орочаны, мангу, кекель.
Я чуть не захохотал, но, когда я взглянул перед собой, у меня зарябило в глазах, я чувствовал, что я побледнел и какая-то сухость покрыла
язык. Я никогда прежде не говорил публично, аудитория была полна студентами — они надеялись на меня; под кафедрой за столом — «сильные
мира сего» и все профессора нашего отделения. Я взял вопрос и прочел не своим голосом: «О кристаллизации, ее условиях, законах, формах».
«Разве она и теперь не самая свободная страна в
мире, разве ее
язык — не лучший
язык, ее литература — не лучшая литература, разве ее силлабический стих не звучнее греческого гексаметра?» К тому же ее всемирный гений усвоивает себе и мысль, и творение всех времен и стран: «Шекспир и Кант, Гете и Гегель — разве не сделались своими во Франции?» И еще больше: Прудон забыл, что она их исправила и одела, как помещики одевают мужиков, когда их берут во двор.