Неточные совпадения
— Нет, это правда. И вот, Митя… Те матросы, — они били, но знали, что и их будут бить и
расстреливать. У них есть злоба, какая нужна для такой войны. Они убеждены, что вы — «наемники буржуазии» и сражаетесь за то, чтобы оставались генералы и господа. А ты, Митя, — скажи мне по-настоящему: из-за чего ты идешь на все эти ужасы и жестокости? Неужели только потому, что они такие дикие?
— А лица такие неприятные, глаза бегают… Но что было делать? Откажешь, а их
расстреляют! Всю жизнь потом никуда не денешься от совести… Провела я их в комнату, — вдруг в дом комендант, матрос этот, Сычев, с ним еще матросы. «Офицеров прятать?» Обругал, избил по щекам, арестовали. Вторую неделю сижу. И недавно, когда на допрос водили, заметила я на дворе одного
из тех двух. Ходит на свободе, как будто свой здесь человек.
Катя узнала от товарок по заключению, что их камера, Б, «сомнительная».
Из нее переводят либо в камеру А — к выпуску, либо в камеру В — для расстрела. На днях
расстреляли двух девушек-учительниц за саботаж и контрреволюционную пропаганду. Катя жадно расспрашивала про них днем, а ночью бледные их тени реяли пред нею в темноте.
— Да, они меня заставили сделаться шпионкой. В Харькове мой муж, подполковник, был арестован, сидел у них в чека полгода, меня не допускали. Сказали, что его
расстреляют, и предложили пойти к ним на службу. Трое детей, есть нечего было, все реквизировали,
из квартиры выгнали… Боже мой, скажите, что мне было делать!
— Да, правда! И вот мне за это казнь. Вы знаете… Мне все-таки с тех пор ни разу не дали свидания с ним, и все время высылают с разными поручениями
из Харькова. И я боюсь даже подумать… Душу мою они сделали грязной тряпкой, а его — все-таки
расстреляли!.. О, если это зерно, я им тогда покажу!
— Да, бывают, я это хорошо знаю. Но только, — уж извините, не
из рабочих. В Курске, пред нашим отъездом сюда, Михаил хотел освободить одного арестованного, — никаких данных против него. А чекист, потрясая руками: «они всю жизнь нас давили,
расстреливали нашего брата-рабочего. И его
расстрелять!» Михаилу он показался подозрительным. Велел навести справки. Оказалось, — бывший жандармский офицер.
Расстреляли.
— И это говорит коммунист! Положительно, таких людей надо бы выбрасывать
из партии и
расстреливать!
—
Расстреляли всех заложников и политических арестованных. Вывели
из тюрьмы и
расстреляли за свалками.
Неточные совпадения
— На Урале группочка парнишек эксы устраивала и после удачного поручили одному
из своих товарищей передать деньги, несколько десятков тысяч, в Уфу, не то — серым, не то — седым, так называли они эсеров и эсдеков. А у парня — сапоги развалились, он взял
из тысяч три целковых и купил сапоги. Передал деньги по адресу, сообщив, что три рубля — присвоил, вернулся к своим, а они его за присвоение трешницы
расстреляли. Дико? Правильно! Отличные ребята. Понимали, что революция — дело честное.
Это обстоятельство подало кафрам первый и главный повод к открытой вражде с европейцами, которая усилилась еще более, когда, вскоре после того, англичане
расстреляли одного
из значительных вождей, дядю Гаики, по имени Секо, оказавшего сопротивление при отнятии европейцами у его племени украденного скота.
Это последнее обстоятельство объяснялось тем, что в народе прошел зловещий слух: паны взяли верх у царя, и никакой опять свободы не будет. Мужиков сгоняют в город и будут
расстреливать из пушек… В панских кругах, наоборот, говорили, что неосторожно в такое время собирать в город такую массу народа. Толковали об этом накануне торжества и у нас. Отец по обыкновению махал рукой: «Толкуй больной с подлекарем!»
Sous-lieutenant достал
из кармана четвертушку бумаги и прочел приговор, по которому пастор Губерт Райнер за возмутительное неповиновение был осужден на расстреляние, — «а в пример прочим, — добавил sous-lieutenant своим французско-страсбургским наречием, — с этим горным козлом мы
расстреляем и его козленка. Капрал! привяжите их к столбу».
Все это не объяснялось, не разошлось вследствие формального разлада, а так, бросило то, что еще так недавно считало своим главным делом, и сидело по своим норам. Некоторые, впрочем, сидели и не в своих норах, но
из наших знакомых эта доля выпала только Персиянцеву, который был взят тотчас по возвращении домой, в тот день, когда Арапов
расстрелял своего барсука, а Бычков увлекся впервые родительскою нежностью к отрасли своего естественного брака.