Катрин
усмехнулась, пожала плечами и объявила, что она теперь не маленькая
девочка, и что ей наскучило разыгрывать подобные комедии.
В избе между тем при появлении проезжих в малом и старом населении ее произошло некоторое смятение: из-за перегородки, ведущей от печки к стене, появилась лет десяти
девочка, очень миловидная и тоже в ситцевом сарафане; усевшись около светца, она как будто бы даже немного и кокетничала; курчавый сынишка Ивана Дорофеева, года на два, вероятно, младший против
девочки и очень похожий на отца, свесил с полатей голову и чему-то
усмехался: его, кажется, более всего поразила раздеваемая мужем gnadige Frau, делавшаяся все худей и худей; наконец даже грудной еще ребенок, лежавший в зыбке, открыл свои большие голубые глаза и стал ими глядеть, но не на людей, а на огонь; на голбце же в это время ворочалась и слегка простанывала столетняя прабабка ребятишек.
— Дунька, сажайся, гостьей будешь! —
усмехнулся он грубовато-ласково, проведя мозолистой рукой по белокурой головке
девочки…
— Помнишь, Яков? — спросила она, глядя на него радостно. — Помнишь, пятьдесят лет назад нам бог дал ребеночка с белокурыми волосиками? Мы с тобой тогда все на речке сидели и песни пели… под вербой. — И, горько
усмехнувшись, она добавила: — Умерла
девочка.