Грановский и все мы были сильно заняты, все работали и трудились, кто —
занимая кафедры в университете, кто — участвуя в обозрениях и журналах, кто — изучая русскую историю; к этому времени относятся начала всего сделанного потом.
Другой покойник в гораздо большей степени мог бы считаться если не изгнанником, то"русским иностранцем", так как он с молодых лет покинул отечество (куда наезжал не больше двух-трех раз), поселился в Париже, пустил там глубокие корни, там издавал философский журнал, там вел свои научные и писательские работы; там завязал обширные связи во всех сферах парижского общества, сделался видным деятелем в масонстве и умер в звании профессора College de France, где
занимал кафедру истории наук.
— Выздоровеешь, отдохнешь, займешься практикой, а так годика через два поедешь за границу — работать. Вернувшись оттуда,
займешь кафедру. Имя будет сделано, карьера упрочена и я твоя. Согласен?
Неточные совпадения
Катерина Ивановна ужасно обрадовалась ему, во-первых потому, что он был единственный «образованный гость» из всех гостей и, «как известно, через два года готовился
занять в здешнем университете профессорскую
кафедру», а во-вторых потому, что он немедленно и почтительно извинился перед нею, что, несмотря на все желание, не мог быть на похоронах.
Года через два они расстались. Грановский поехал в Москву
занимать свою
кафедру; Станкевич — в Италию лечиться от чахотки и умереть. Смерть Станкевича сразила Грановского. Он при мне получил гораздо спустя медальон покойника; я редко видел более подавляющую, тихую, молчащую грусть.
Он тогда только что возвратился из чужих краев и приготовлялся
занять свою
кафедру истории.
И охота была Старосмыслову"периоды"сочинять! Добро бы философию преподавал, или
занимал бы
кафедру элоквенции, [красноречия] а то — на-тко! старший учитель латинского языка! да что выдумал! Уж это самое последнее дело, если б и туда эта язва засела! Возлюбленнейшие чада народного просвещения — и те сбрендили! Сидел бы себе да в Корнелие Непоте копался — так нет, подавай ему Тацита! А хочешь Тацита — хоти и Пинегу… предатель!
Кафедру обвинения
занял прокурор Громобой, который вошел в залу суда, мечтательно играя поясницей и склонивши головушку на праву сторонушку.