Неточные совпадения
Мама, как узнала, пришла в ужас: да что же это! Ведь этак и убить могут ребенка или изуродовать на всю жизнь! Мне было приказано ходить в гимназию
с двоюродным моим братом Генею, который в то время жил у нас. Он был уже во втором классе гимназии. Если почему-нибудь ему нельзя было
идти со мной, то до Киевской улицы (она врагу моему уже была не по дороге) меня провожал дворник. Мальчишка издалека следил за мною ненавидящими глазами, — как меня тяготила и удивляла эта ненависть! — но не подходил.
Когда буду
идти из гимназии,
мама сказала, — зайти в библиотеку, внести плату за чтение. Я внес, получил сдачу
с рубля и соблазнился: зашел в магазин Юдина и купил пятачковую палочку шоколада. Отдаю
маме сдачу.
И помню я, как он упал на колени, и седая борода его тряслась, и как
мама, взволнованная,
с блестящими глазами, необычно быстро
шла по дорожке к дому.
Наедались. Потом,
с оскоминой на зубах,
с бурчащими животами,
шли к
маме каяться. Геня протестовал, возмущался, говорил, что не надо, никто не узнает. Никто? А бог?.. Мы только потому и
шли на грех, что знали, — его можно будет загладить раскаянием. «Раскаяние — половина исправления». Это всегда говорили и папа и
мама. И мы виновато каялись, и
мама грустно говорила, что это очень нехорошо, а мы сокрушенно вздыхали, морщились и глотали касторку. Геня же, чтоб оправдать хоть себя, сконфуженно говорил...
Мы встречались
с Конопацкими по праздникам на елках и танцевальных вечерах у общих знакомых, изредка даже бывали друг у друга, но были взаимно равнодушны:
шли к ним, потому что
мама говорила, — это нужно,
шли морщась, очень скучали и уходили
с радостью. Чувствовалось, — и мы им тоже неинтересны и ненужны.
Луговину уже скосили и убрали. Покос
шел в лесу. Погода была чудесная, нужно было спешить.
Мама взяла человек восемь поденных косцов; косили и мы
с Герасимом, Петром и лесником Денисом. К полднику (часов в пять вечера) приехала на шарабане
мама, осмотрела работы и уехала. Мне сказала, чтобы я вечером, когда кончатся работы, привез удой.
Под ветром и проливным дождем
мама, в сопровождении дворника Фетиса,
пошла с фонарем к реке.
У
мамы стало серьезное лицо
с покорными светящимися глазами. «Команда» моя была в восторге от «подвига», на который я
шел. Глаза Инны горели завистью. Маруся радовалась за меня, по-обычному не воспринимая опасных сторон дела. У меня в душе был жутко-радостный подъем, было весело и необычно.
Неточные совпадения
Г-жа Простакова. Ты же еще, старая ведьма, и разревелась. Поди, накорми их
с собою, а после обеда тотчас опять сюда. (К Митрофану.)
Пойдем со мною, Митрофанушка. Я тебя из глаз теперь не выпущу. Как скажу я тебе нещечко, так пожить на свете слюбится. Не век тебе, моему другу, не век тебе учиться. Ты, благодаря Бога, столько уже смыслишь, что и сам взведешь деточек. (К Еремеевне.)
С братцем переведаюсь не по-твоему. Пусть же все добрые люди увидят, что
мама и что мать родная. (Отходит
с Митрофаном.)
Выдумывать было не легко, но он понимал, что именно за это все в доме, исключая Настоящего Старика, любят его больше, чем брата Дмитрия. Даже доктор Сомов, когда
шли кататься в лодках и Клим
с братом обогнали его, — даже угрюмый доктор, лениво шагавший под руку
с мамой, сказал ей:
«
Мама, а я еще не сплю», — но вдруг Томилин, запнувшись за что-то, упал на колени, поднял руки, потряс ими, как бы угрожая, зарычал и охватил ноги матери. Она покачнулась, оттолкнула мохнатую голову и быстро
пошла прочь, разрывая шарф. Учитель, тяжело перевалясь
с колен на корточки, встал, вцепился в свои жесткие волосы, приглаживая их, и шагнул вслед за
мамой, размахивая рукою. Тут Клим испуганно позвал:
А через несколько дней, ночью, встав
с постели, чтоб закрыть окно, Клим увидал, что учитель и мать
идут по дорожке сада;
мама отмахивается от комаров концом голубого шарфа, учитель, встряхивая медными волосами, курит. Свет луны был так маслянисто густ, что даже дым папиросы окрашивался в золотистый тон. Клим хотел крикнуть:
— Скорее
идите к нам, скорее —
мама сошла
с ума.