Неточные совпадения
—
Рассказ написан очень хорошо, я бы его охотно поместил, но он слишком мал, не подходит к нашим книжкам по размерам. Не могли ли бы вы
написать еще два небольших
рассказа, тоже из детской жизни, — тогда все три
рассказа пошли бы вместе.
Написал в неделю оба
рассказа, упаковал и отправил в редакцию.
Сел
писать новый, только что задуманный рассказец — „Загадка“.
Писал его с медленною радостью, наслаждаясь, как уверенно-спокойно работала голова. Послал во „Всемирную иллюстрацию“. Напечатали в ближайшем номере. И гонорар прислали за оба
рассказа. Вот уж как! Деньги платят. Значит, совсем уже, можно сказать, писатель.
Последний, четвертый, год студенческой моей жизни в Петербурге помнится мною как-то смутно. Совсем стало тихо и мертво. Почти все живое и свежее было выброшено из университета. Кажется мне, я больше стал заниматься наукою. Стихи
писать совсем перестал, но много
писал повестей и
рассказов, посылал их в журналы, но неизменно получал отказы. Приходил в отчаяние, говорил себе: «Больше
писать не буду!» Однако проходил месяц-другой, отчаяние улегалось, и я опять начинал
писать.
Осенью 1889 года я послал в «Неделю»
рассказ под заглавием «Порыв». Очень скоро от редактора П. А. Гайдебурова получил письмо, что
рассказ принят и пойдет в ближайшей «Книжке недели». «
Рассказ очень хорошо написан, —
писал редактор, — но ему вредит неясность основного мотива», Читал и перечитывал письмо без конца. Была большая радость: первый мой значительного размера
рассказ пойдет в ежемесячном журнале.
Я давал этот
рассказ двоим, из литературной среды, людям, которых я абсолютно уважаю: это
рассказ хороший, симпатичный, автор, должно быть, будет
писать, — вот какой приговор получился».
Рассказ, правда, был плох, и отказ его напечатать оказался для меня очень полезным. Под влиянием первого успеха молодой писатель легко теряет голову, понижает требовательность к себе, повышенно оценивает все, что
напишет. Уж не он с трепетом! обращается в редакцию, — сама редакция просит, торопит, увеличивает гонорар.
Ссылаясь на другой мой
рассказ, «Товарищи», помещенный в той же моей книжке, Михайловский
писал...
Он рассердился, стал ей доказывать, что она дура, ничего не понимает. Она плакала и настойчиво твердила, что все-таки это не так. Он поссорился с нею, но… сел
писать в третий раз. И только, когда в этой третьей редакции она услышала
рассказ, Александра Михайловна просияла и радостно сказала...
Знал я другую писательскую жену. Прочтет ей муж свой
рассказ, она скажет: «Недурно. Но Ванечка Бунин
написал бы лучше». Или: «Вот бы эту тему Антону Павловичу!» А писатель был талантливый, со своим лицом. И он вправе был бы сказать жене: «Суди меня, как меня, и оставь в покое Чехова и Бунина». Для Александры Михайловны Леонид Андреев был именно родным, милым Леонидом Андреевым, ей не нужен он был ни меньшим, ни большим, но важно было, чтобы он наилучше дал то, что может дать.
За чаем Антон Павлович рассказал, что недавно получил письмо из Одессы от одного почтенного отца семейства. Тот
писал, что девушка, дочь его, недавно ехала на пароходе из Севастополя в Одессу, на пароходе познакомилась с Чеховым. И как не стыдно!
Пишете, господин Чехов, такие симпатичные
рассказы, а позволяете себе приставать к девушке с гнусными предложениями.
Через некоторое время я получил письмо от Горького, который
писал, что приветствует наше намерение издавать сборники и что готов прислать для сборника
рассказ.
Неточные совпадения
— Это теперь называется поумнением, — виновато объяснил Катин. — Есть даже
рассказ на тему измены прошлому, так и называется: «Поумнел». Боборыкин
написал.
— Что ж,
написали вы
рассказ?
«Сомову он расписал очень субъективно, — думал Самгин, но, вспомнив
рассказ Тагильского, перестал думать о Любаше. — Он стал гораздо мягче, Кутузов. Даже интереснее. Жизнь умеет шлифовать людей. Странный день прожил я, — подумал он и не мог сдержать улыбку. — Могу продать дом и снова уеду за границу, буду
писать мемуары или — роман».
— На кой дьявол нужна наша интеллигенция при таком мужике? Это все равно как деревенские избы перламутром украшать. Прекраснодушие, сердечность, романтизм и прочие пеперменты, уменье сидеть в тюрьмах, жить в гиблых местах ссылки,
писать трогательные
рассказы и статейки. Страстотерпцы, преподобные и тому подобные. В общем — незваные гости.
— Ну и черт с ним, — тихо ответил Иноков. — Забавно это, — вздохнул он, помолчав. — Я думаю, что мне тогда надобно было врага — человека, на которого я мог бы израсходовать свою злость. Вот я и выбрал этого… скота. На эту тему
рассказ можно
написать, — враг для развлечения от… скуки, что ли? Вообще я много выдумывал разных… штучек. Стихи
писал. Уверял себя, что влюблен…