«Жалко Танечку», — думала она. Но жалость была больше в мыслях. В душе с жалостью мешалось брезгливое презрение к Тане. Нет, она, Александра Михайловна, — она не пошла бы не только из-за пятидесяти рублей, а и с голоду бы помирала… Гадость какая! Она — честная, непродажная. И от этой мысли у нее было приятное ощущение чистоты, как будто она только что воротилась из бани. Не легкое это дело
остаться честной, а она вот сохранила себя и всегда сохранит.
Вставали лица девушек-подруг, на сердце шевелилось брезгливое презрение к ним, и Александра Михайловна с гордостью думала: «Кто захочет, у кого есть в душе совесть, та всегда
останется честною».
Неточные совпадения
— Черт ли мне тут с вами
оставаться! Набрали шлюх к себе, смотрю, — что это? Ни одной нет
честной женщины!.. Сволочь уличная, барабанные шкуры! Наплевать мне на вас на всех!..
— Он смирный, трезвый. О девочке моей обещает заботиться. А в мастерской
оставаться было невозможно: мастер притесняет, девушки, сами знаете, какие. Житья нет женщине, которая
честная. Мне еще покойник Андрей Иванович говорил, предупреждал, чтоб не идти туда. И, правда, сама увидела я: там работать — значит потерять себя.
Я желаю, чтоб вы меня поняли, почтеннейший дядюшка, я знаю, что вам мое предложение не может нравиться, но так как тут дело идет о том, чтоб вырвать человека из омута и дать ему возможность
остаться честным, то полагаю, что можно и побеспокоить себя.
— Вот как! — сказал Иоанн и снял руку с плеча Серебряного, — это значит, мы не угодны его княжеской милости! Должно быть, с ворами
оставаться честнее, чем быть моим оружничим! Ну что ж, — продолжал он насмешливо, — я никому в дружбу не набиваюсь и никого насильно не держу. Свыклись вместе, так и служите вместе! Доброго пути, разбойничий воевода!
Неточные совпадения
— Кроме того, я беседовала с тобою, когда, уходя от тебя,
оставалась одна. Я — честно говорила и за тебя…
честнее, чем ты сам мог бы сказать. Да, поверь мне! Ты ведь не очень… храбр. Поэтому ты и сказал, что «любить надо молча». А я хочу говорить, кричать, хочу понять. Ты советовал мне читать «Учебник акушерства»…
Чего это ей стоило? Ничего! Она знала, что тайна ее
останется тайной, а между тем молчала и как будто умышленно разжигала страсть. Отчего не сказала? Отчего не дала ему уехать, а просила
остаться, когда даже он велел… Егорке принести с чердака чемодан? Кокетничала — стало быть, обманывала его! И бабушке не велела сказывать,
честное слово взяла с него — стало быть, обманывает и ее, и всех!
«А ведь я друг Леонтья — старый товарищ — и терплю, глядя, как эта
честная, любящая душа награждена за свою симпатию! Ужели я
останусь равнодушным!.. Но что делать: открыть ему глаза, будить его от этого, когда он так верит, поклоняется чистоте этого… „римского профиля“, так сладко спит в лоне домашнего счастья — плохая услуга! Что же делать? Вот дилемма! — раздумывал он, ходя взад и вперед по переулку. — Вот что разве: броситься, забить тревогу и смутить это преступное tête-а-tête!..»
Теперь же, честью клянусь, что эти три сторублевые были мои, но, к моей злой судьбе, тогда я хоть и был уверен в том, что они мои, но все же у меня
оставалась одна десятая доля и сомнения, а для
честного человека это — все; а я —
честный человек.
Одним, вероятно, благоприятствовали обстоятельства, и они приучились жить обществом, заниматься
честными и полезными промыслами — словом, быть порядочными людьми; другие
остаются в диком, почти в скотском состоянии, избегают даже друг друга и ведут себя негодяями.