Неточные совпадения
Шкуна возьмет вдруг направо и лезет почти
на самый берег, того и гляди коснется его; но шкипер издаст гортанный
звук, китайцы, а более наши люди, кидаются к снастям, отдают их, и освобожденные
на минуту паруса хлещут, бьются о мачты,
рвутся из рук, потом их усмиряют, кричат: «Берегись!», мы нагнемся, паруса переносят налево, и шкуна быстро поворачивает.
Матвей вздрогнул,
рванулся к ней и заговорил быстро и возбужденно.
Звуки славянского языка дали ему надежду
на спасение,
на то, что его, наконец, поймут, что ему найдется какой-нибудь выход…
Но вскоре раздается громкий голос, говорящий, подобно Юлию Цезарю: «Чего боишься? ты меня везешь!» Этот Цезарь — бесконечный дух, живущий в груди человека; в ту минуту, как отчаяние готово вступить в права свои, он встрепенулся; дух найдется в этом мире: это его родина, та, к которой он стремился и
звуками, и статуями, и песнопениями, по которой страдал, это Jenseits [потусторонний мир (нем.).], к которому он
рвался из тесной груди; еще шаг — и мир начинает возвращаться, но он не чужой уже: наука дает
на него инвеституру.
Я вдруг почувствовал, что я одинок, один как перст
на всем громадном пространстве, что ночь, которая казалась уже нелюдимой, засматривает мне в лицо и сторожит мои шаги; все
звуки, крики птиц и шёпот деревьев казались уже зловещими, существующими только для того, чтобы пугать мое воображение. Я как сумасшедший
рванулся с места и, не отдавая себе отчета, побежал, стараясь бежать быстрей и быстрей. И тотчас же я услышал то,
на что раньше не обращал внимания, а именно жалобный стон телеграфных проволок.
Через два вагона вперед вдруг как будто кто-то крякнул от сильного удара в спину, и с удалым вскриком в тьму
рванулись буйно-веселящие «Сени».
Звуки крутились, свивались с уханьями и присвистами; в могучих мужских голосах, как быстрая змейка, бился частый, дробный, серебристо-стеклянный звон, — кто-то аккомпанировал
на стакане. Притоптывали ноги, и песня бешено-веселым вихрем неслась навстречу суровому ветру.