Цитаты со словом «эллин»
Однако дионисическому
эллину не грозила опасность впасть в буддийское отрицание воли. Острым своим взглядом он видел страшное, разрушительное действие всемирной истории, видел жестокость природы, ощущал всю истинность мудрости лесного бога Силена — и тем не менее умел жить глубоко и радостно. Его спасала красота.
В сущности, та же красота спасала для жизни и додионисовского, гомеровского
эллина.
Когда ворвался в Грецию Дионис, уравновешенный с виду аполлоновский
эллин смотрел на него с великим удивлением.
Но к удивлению этому все больше примешивался ужас: сознание все сильнее говорило гомеровскому
эллину, что дионисовское понимание жизни вовсе не так уже чуждо и ему самому.
Ницше вносит теперь значительную поправку в прежнюю картину отношения гомеровского
эллина к жизни.
Древний
эллин, — говорит он, — всегда знал и испытывал страхи и ужасы бытия, ему всегда была близка страшная мудрость лесного бога Силена.
Чтоб вообще быть в состоянии жить,
эллин должен был заслонить себя от ужасов бытия промежуточным художественным миром — лучезарными призраками олимпийцев.
Та «гармония» древнего
эллина, на которую мы смотрим с такою завистью, вовсе не была простою цельностью и уравновешенностью духа.
Удивительно глубоко, смело и оригинально Ницше рисует тот сложный душевный процесс, который, по его мнению, переживался
эллином при созерцании трагедии.
Сами
эллины никогда, однако, не смотрели на Аполлона как на бога «светлой кажимости» и «обманчивой иллюзии», в образе его нет ни единой черты, которая бы говорила о заранее предрешенной иллюзорности воплощаемого им жизнеотношения.
Для
эллинов как Аполлон, так и Дионис одинаково были живыми религиозными реальностями, каждый из них воплощал совершенно определенный тип религиозного отношения к жизни.
Познакомимся же с обоими помимо Ницше, исследуем, каково было отношение к жизни у
эллина аполлоновского и у эллина дионисовского, что такое представляли из себя боги Аполлон и Дионис. По времени своего царствования над душами эллинов Аполлон предшествовал Дионису. Рассмотрим сначала и мы аполлоновский тип отношения к жизни, как он выражается в поэмах Гомера и лирике Архилоха, с одной стороны, в самом образе Аполлона — с другой.
В стихотворении своем «Боги Греции» Шиллер горько тоскует и печалуется о «красоте», ушедшей из мира вместе с
эллинами. «Тогда волшебный покров поэзии любовно обвивался еще вокруг истины, — говорит он, совсем в одно слово с Ницше. — Тогда только прекрасное было священным… Где теперь, как утверждают наши мудрецы, лишь бездушно вращается огненный шар, — там в тихом величии правил тогда своей золотой колесницей Гелиос… Рабски служит теперь закону тяжести обезбоженная природа».
Мне раньше нравилось это стихотворение. Теперь я почувствовал, как чудовищно неверно, как фальшиво передает оно жизнеощущение древнего
эллина. Вовсе он не обвивал истины священ ным покровом поэзии, не населял «пустой» земли прекрасными образами. Земля для него была полна жизни и красоты, жизнь была прекрасна и божественна, — не покров жизни, а жизнь сама. И не потому она была прекрасна и божественна, что
Божественно прекрасные Ореады и Дриады именно потому и наполняли мир, что сам мир был для
эллина прекрасен и божествен.
Только выражением переполнявшей душу
эллина жизни и были его прекрасные боги.
Потому что неискоренимо крепко было в душе
эллина основное чувствование живой жизни мира.
Только тогда, когда мы почувствуем это основное, из душевных глубин идущее отношение древнего
эллина к жизни, — тогда только нам станет понятна и его религия.
Для нас станет очевидным, что не светлые его боги создавали в
эллине описанное выше жизнеощущение, а, наоборот, само это жизнеощущение непрерывно рождало из себя богов.
Еще и еще раз: нет, не правы были Шиллер и Ницше, утверждая, что древний
эллин радостно-светлым покровом поэзии обвивал темную, скорбную истину. Истина стояла перед ним без всякого покрова, и она сама, в подлиннейшей своей сущности, была для него божественно-светла и божественно-радостна.
Нечего говорить, что для древнего
эллина мир вовсе не был так идиллически благополучен, так неизменно ласков, как рисует Шиллер. Если бы это было так, то мы имели бы перед собою очень мало интересную религию блаженных идиотов, одинаково радостно улыбающихся на ласку и удары, на счастье и скорбь.
Но ведь в лавр была превращена нимфа, спасавшаяся от грубого насилия бога. В камень превратилась дочь Тантала Ниоба от безмерной скорби по убитым богами детям. Для верующего
эллина это были не красивые легенды, украшавшие природу, это был самый подлинный ужас.
Несомненно, ужасы, скорби и несправедливости жизни тонко и остро чувствовались гомеровским
эллином.
Мы всесторонне зависим от выше нас стоящих сил. Это ощущение крепко сидит в гомеровском
эллине. Каждый из героев знает: что бы он ни делал, как бы ни старался — случится то, что заранее определено судьбою...
Посмотрим же, так ли это, — резиньяцию ли вызывало в гомеровском
эллине его понимание жизни.
Однако, понятно само собою, немногого может достигнуть человек «судьбе вопреки». Рок не одолеть, и непрерывно сыплет он на человека свои тяжкие удары. Как же относится к ним гомеровский
эллин? Так, как относится всякий, в ком жива и крепка сила жизни...
Эту-то бодрую стойкость противопоставлял гомеровский
эллин судьбе. И в этой стойкости — источник того своеобразного настроения, с которым он смотрел в лицо неизбежности.
В жизненно-сильной душе аполлоновского
эллина это сознание вызывает какую-то своеобразную примиренность и торжественную решительность.
Гомеровский
эллин об этом не спрашивает.
Гомеровский
эллин умел совмещать в своей душе настроения, казалось бы, совершенно несовместимые: глубоко религиозное отношение к жизни и полнейшее отсутствие потребности в теодицее или в космодицее.
И тем не менее гомеровский
эллин смотрел на жизнь бодро и радостно, жадно любил ее «нутром и чревом», любил потому, что сильной душе его все скорби и ужасы жизни были нестрашны, что для него «на свете не было ничего страшного».
Перед лицом этого крепкого и здорово-ясного жизнеотношения странно и чуждо звучит утверждение Ницше, что мир и бытие оправдывались для древнего
эллина лишь в качестве эстетического феномена, что он «заслонял» от себя ужасы жизни светлым миром красоты, умел объектировать эти ужасы и художественно наслаждаться ими, как мы наслаждаемся статуями «умирающего галла» или Ниобы, глядящей на избиение своих детей.
Но бодрый и жизнежадный древний
эллин смотрел на жизнь не из тиши кабинета, он боролся, радовался и страдал в самом водовороте жизни, он непрерывно творил — не сладостную легенду, а сильную, яркую жизнь, краше самой сладостной легенды.
И как сверкает, как кипит и пенится в гомеровском
эллине эта сила жизни! Весь строй его души, весь тонус ее — совсем другой, чем у нас. Только в детях можем мы еще наблюдать это яркое, свежее, радостно-жадное переживание жизни во всех ее проявлениях.
А именно такой характер носила радость в религии аполлоновского
эллина.
Конечно, кто же не знает, что древние
эллины любили жизнь и ее радости?
Мы видели — с горем своим, с тяжкими ударами судьбы тогдашний
эллин умел справляться силою собственного духа, не для этого ему нужны были боги.
И это «божественное» составляло для
эллина основную сущность жизни.
Через радость свою
эллин приобщался божеству. Не с покаянными вздохами шел он к своим богам, не с мольбами о помиловании. Он шел к ним в белой одежде, с венком из цветов на голове — символом радости; танцами молился им и хороводами.
Нам трудно это представить себе: в жизни древнего
эллина не было радости, которая, говоря нашим языком, носила бы светский характер.
В любви к женщине и в мирном покое домашнего очага, в красоте мужского и женского тела, в состязаниях в силе и ловкости, в веселом пире и танце — везде
эллин чувствовал присутствие и благословение божества.
У
эллина же над ложем его любви стояла золотовенчанная Афродита, радовалась на ласки и соприкасающуюся наготу и, как светлую жертву себе, принимала блаженные стоны и судороги любви.
И московит, и древний
эллин любили как будто одинаково. Но отношение их к любви было глубоко различно, поэтому и переживания имели очень мало общего. Для московита любовь была приятным, но нечистым удовольствием, для эллина — божественно радостным таинством.
И так было у
эллина со всякою радостью.
Мир — этот, здешний мир — был для
эллина прекрасен и божествен, боги составляли неотрывную его часть. Столь же неотрывную часть этого чира составлял и человек. Только в нем, в здешнем мире, была для него истинная жизнь. По смерти человек, как таковой, исчезает, он становится «подобен тени или сну» (Одисс. XI. 207). Нет и намека на жизнь в уныло-туманном царстве Аида...
Бессмертие было для древнего
эллина желанно и ценно, но бессмертие вовсе не этой бескровной, вяло-призрачной «души», лишенной жизни.
Человек неотрывно связан с жизнью, душа его неотрывно связана с телом. И весь целиком человек должен быть прекрасен и светел. Тело, как душа, тоже должно быть «добродетельно». И душевные, и телесные достоинства для древнего
эллина одинаково были добродетелями. Красота, сила и ловкость телесная, это тоже были добродетели. Пенелопа в Одиссее говорит...
Даже быстроту в беге Пиндар называет «добродетелью ног». Совершенство телесное и душевное, гармоническое соединение прекрасного тела и прекрасной души — знаменитая «калокагафия» — было основным идеалом
эллина.
Для древнего
эллина грех, преступление не вытекали из существа человека, они только снаружи ложились на душу пачкающим пятном.
Цитаты из русской классики со словом «эллин»
В духе все равны, и это равенство жизненно опознается в христианстве: «нет ни
эллина, ни иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, скифа, раба, свободного, но все и во всем Христос» (Кол. 3:11; ср. Гал. 3:28).
Для христианства уже нет различия между
эллином и иудеем.
Всем говорило евангелие; исчезли племена и состояния, фарисей и саддукей отвергнуты,
эллин и иудей приняты; всех манило оно в лоно божье, всех в объятия братства — первый Адам стал душою живущей, последний Адам есть дух животворящий.
Наш вольный кружок уже через каких-нибудь полгода потерял прежнюю буршикозную физиономию. Нас,"диких", принесших с собою другие умственные запросы и другие нравы, прозвали
эллинами в противоположность старым, пелазгам. Полного слияния, конечно, не могло произойти, но жили в ладу с преобладанием эллинской культуры.
Тайна же креста, распятие самого Бога, была для иудеев соблазном, для
эллинов безумием.
Предложения со словом «эллин»
- Вся жизнь древних эллинов представлялась постоянным состязанием.
- Был даже установлен закон, по которому за изучение языка эллинов полагалась… смертная казнь.
- Даже не порывая с иудаизмом, они начинали перенимать эллинские обычаи, даже в семье говорили по-гречески, называли детей греческими именами и постепенно становились эллинами полностью или хотя бы частично.
- (все предложения)
Сочетаемость слова «эллин»
Значение слова «эллин»
Э́ллин (др.-греч. Έλλην) — в древнегреческой мифологии родоначальник греческого народа, по разным версиям бывший сыном либо Девкалиона и Пирры, либо Зевса, либо Посейдона и Антиопы. Родился после Всемирного Потопа. Эллин — внук Прометея и Климены, а также Эпиметея и Пандоры. От Эллина и нимфы Орсеиды родились дети Дор, Ксуф и Эол. От Дора произошли дорийцы, а от Эола — эолийцы (эоляне). Сыновья Ксуфа, Ион и Ахей, стали родоначальниками греческих племен ионийцев и ахейцев. Эллин назвал по своему имени народ эллинами и разделил между детьми землю. После женитьбы Эллин обосновался в Фессалии, где стал первым царем после Великого Потопа. Через 8 лет после потопа справил игры. После его смерти власть унаследовал от него его старший сын Эол. Гробница царя Эллина находилась на рыночной площади Мелитеи. (Википедия)
Все значения слова ЭЛЛИН
Дополнительно