Неточные совпадения
Характерно вообще для героев Достоевского это полное исчезновение
воли перед лицом саморазрушительных
инстинктов души.
В «Сумерках кумиров» Ницше говорит: «Лишь в дионисовских мистериях выражается основной факт эллинского
инстинкта — его «
воля к жизни».
И Ницше крепко держится за эти редкие минуты, старается отрешиться от себя и заглушить мрачные похоронные песни, которые поет его увечная душа. Ей нельзя верить, нельзя позволить ей обмануть себя и его. «Я сделал свою
волю к здоровью, свою
волю к жизни своей философией, — рассказывает он. — Годы полного падения моей жизненной силы и были теми, когда я перестал быть пессимистом:
инстинкт самосохранения воспретил мне философию нищеты и уныния».
Но не будем все это подвергать критике. Не будем также спорить с Ницше, когда
инстинкт жизни,
волю к жизни он вдруг начинает подменять в своих построениях
волею к «могуществу». Это завело бы нас слишком далеко. Простимся с Ницше. И, как драгоценную жемчужину-талисман, возьмем с собою его мысль о существе жизненной истины...
Удивительно запутана, засорена жизнь», — думал он, убеждая себя, что жизнь была бы легче, проще и без Лидии, которая, наверное, только потому кажется загадочной, что она труслива, трусливее Нехаевой, но так же напряженно ждет удобного случая, чтоб отдать себя на
волю инстинкта.
Неточные совпадения
Инстинкт и собственная
воля писали ей законы ее пока девической жизни, а сердце чутко указывало на тех, кому она могла безошибочно дать некоторые симпатии.
Он это видел, гордился своим успехом в ее любви, и тут же падал, сознаваясь, что, как он ни бился развивать Веру, давать ей свой свет, но кто-то другой, ее вера, по ее словам, да какой-то поп из молодых, да Райский с своей поэзией, да бабушка с моралью, а еще более — свои глаза, свой слух, тонкое чутье и женские
инстинкты, потом
воля — поддерживали ее силу и давали ей оружие против его правды, и окрашивали старую, обыкновенную жизнь и правду в такие здоровые цвета, перед которыми казалась и бледна, и пуста, и фальшива, и холодна — та правда и жизнь, какую он добывал себе из новых, казалось бы — свежих источников.
По странному капризу, она дала при рождении детям почти однозвучные имена. Первого, увидевшего свет, назвала Михаилом, второго — Мисаилом. А в уменьшительном кликала их: Мишанка и Мисанка. Старалась любить обоих сыновей одинаково, но, помимо ее
воли, безотчетный материнский
инстинкт все-таки более влек ее к Мишанке, нежели к Мисанке.
В действительности же этого не было: заводские рабочие хотя и ждали
воли с часу на час, но в них теперь говорила жестокая заводская муштра, те рабьи
инстинкты, которые искореняются только годами.
В такие минуты, когда мысль не обсуживает вперед каждого определения
воли, а единственными пружинами жизни остаются плотские
инстинкты, я понимаю, что ребенок, по неопытности, особенно склонный к такому состоянию, без малейшего колебания и страха, с улыбкой любопытства, раскладывает и раздувает огонь под собственным домом, в котором спят его братья, отец, мать, которых он нежно любит.