Неточные совпадения
Жабы и паучихи навряд ли, конечно, испытывают при этом какое-нибудь особенное сладострастие. Тут просто тупость жизнеощущения,
неспособность выйти за пределы собственного существа. Но если инстинкты этих уродов животной жизни сидят в
человеке, если чудовищные противоречия этой любви освещены сознанием, то получается то едкое, опьяняющее сладострастие, которым живет любовь Достоевского.
Как змеи, сплетаются в клубок самые не согласные, самые чуждые друг другу настроения: страх смерти и чувство
неспособности к жизни, неистовая любовь к жизни и сознание себя недостойным ее. Ко всему этому еще одно: странный какой-то инстинкт неудержимо влечет
человека к самоуничтожению. Страшная смерть полна властного очарования,
человек безвольно тянется к ней, как кролик, говорят, тянется в разверстую пасть удава.
Но объединяет их и его главное — глубокое, неистовое отрицание «лика мира сего»,
неспособность примириться с ним, светлая вера в то, что гармония жизни доступна
человеку и что она может быть, должна быть добыта.
Может быть, наибольшая упадочность человеческого рода сказывается именно в этой поразительной
неспособности его даже представить себе какое-нибудь счастье. «Лучше быть несчастным
человеком, чем счастливой свиньей». Мы так усвоили этот миллевский афоризм, что не можем мыслить счастье иначе, как в качестве предиката к свинье, и, выговаривая слова афоризма, понимаем под ними другое: «Лучше быть несчастным
человеком, чем счастливым…
человеком».
Неточные совпадения
«Моя
неспособность к сильным чувствам — естественна, это — свойство культурного
человека», — возразил кому-то Самгин, бросил книгу на постель Варвары и, погасив лампу, спрятал голову под одеяло.
Уж не оттого ли
люди истязают детей, а иногда и больших, что их так трудно воспитывать — а сечь так легко? Не мстим ли мы наказанием за нашу
неспособность?
Неполнота христианского религиозного сознания,
неспособность его победить мир привели к страданиям нового
человека, новым страданиям, неведомым старине.
Под влиянием такого
человека и таких отношений развиваются кроткие натуры Любови Гордеевны и Мити, представляющие собою образец того, до чего может доходить обезличение и до какой совершенной
неспособности и самобытной деятельности доводит угнетение даже самую симпатичную, самоотверженную натуру.
— От многого. От
неспособности сжиться с этим миром-то; от неуменья отстоять себя; от недостатка сил бороться с тем, что не всякий поборет. Есть
люди, которым нужно, просто необходимо такое безмятежное пристанище, и пристанище это существует, а если не отжила еще потребность в этих учреждениях-то, значит, всякий молокосос не имеет и права называть их отжившими и поносить в глаза
людям, дорожащим своим тихим приютом.