Неточные совпадения
А может быть, столкнет его судьба с хорошим человеком, — есть они на Руси и в рясах, и в пиджаках, и в посконных рубахах; прожжет его этот человек огненным словом, ужасом наполнит за его скотскую жизнь и раскроет перед ним
новый мир, где легки земные скорби, где молитвенный восторг, свет и бог. И покорно понесет просветленный человек темную свою жизнь. Что она теперь для него? Чуждое
бремя, на короткий только срок возложенное на плечи. Наступит час — и спадет
бремя, и придет светлое освобождение.
— Следовало бы это, следовало! — горячился Егор Егорыч. — Глупый, дурацкий город! Но, к несчастию, тут вот еще что: я приехал на ваши рамена возложить
новое бремя, — съездите, бога ради, к князю и убедите его помедлить высылкой на каторгу Лябьева, ибо тот подал просьбу на высочайшее имя, и просите князя не от меня, а от себя, — вы дружественно были знакомы с Лябьевым…
Неточные совпадения
А он вышел от нее с
новой, более страшной тяжестью, нежели с какою пришел. Она отчасти облегчила ему одно
бремя и возложила другое, невыносимее.
Но зато действующие лица драмы были настолько патриоты, что не только не изнемогали под
бременем лежавших на них обязанностей, но даже как бы почерпали в них
новые силы.
Прошел еще год. Надежда Федоровна хлопотала об открытии"Общества для вспоможения чающим движения воды". Старания ее увенчались успехом, но — увы! она изнемогла под
бременем ходатайств и суеты. Пришла старость, нужен был покой, а она не хотела и слышать о нем. В самом разгаре деятельности, когда в голове ее созревали все
новые и
новые планы (Семигоров потихоньку называл их"подвохами"), она умерла, завещавши на смертном одре племяннице свое"дело".
А он стоял неподвижно, он окружал своими крепкими объятиями эту молодую, отдавшуюся ему жизнь, он ощущал на груди это
новое, бесконечно дорогое
бремя; чувство умиления, чувство благодарности неизъяснимой разбило в прах его твердую душу, и никогда еще не изведанные слезы навернулись на его глаза…
Он старается замять всякий разговор, он даже избегает всех взоров… И только, быть может, через сутки, уже на последних станциях к Петербургу, он разгуляется настолько, чтоб открыть свое действительное положение и поведать печальную историю своей отставки. Тогда с души его спадет
бремя, его тяготившее, и из уст его впервые вырвется ропот. Этот ропот начнет
новую эпоху его жизни, он наполнит все его будущее и проведет в его существовании черту, которая резко отделит его прошедшее от настоящего и грядущего.