Неточные совпадения
И вдруг — вдруг я увидел: лицо
Толстого нетерпеливо и почти страдальчески сморщилось, как будто ему нечем стало дышать. Он
повел плечами и тихо воскликнул...
Есть у
Толстого одна большая
повесть такого рода: «Ходите в свете, пока есть свет».
Душа зверя близка и родна
Толстому. Он любит ее за переполняющую ее силу жизни. Но глубокая пропасть отделяет для него душу зверя от души человека… Та самая форма силы жизни, которая в звере законна, прекрасна и
ведет к усилению жизни, — в человеке становится низменною, отвратительною и, как гнилостное бродило, разрушает и умерщвляет жизнь.
Обыкновенно «идея» романа, закрепленная этим эпиграфом, понимается так, как высказывает ее, например, биограф
Толстого П. И. Бирюков: «Общая идея романа выражает мысль о непреложности высшего нравственного закона, преступление против которого неминуемо
ведет к гибели, но судьей этого преступления и преступника не может быть человек».
Чем бы это окончилось — неизвестно, но тут же в клубе находился М. Н. Катков, редактор «Русского вестника» и «Московских ведомостей», который, узнав, в чем дело, выручил Л. Н. Толстого, дав ему взаймы тысячу рублей для расплаты. А в следующей книге «Русского вестника» появилась
повесть Толстого «Казаки».
Жили Артамоновы ни с кем не знакомясь, хозяйство их
вела толстая старуха, вся в чёрном, она повязывала голову чёрным платком так, что, концы его торчали рогами, говорила каким-то мятым языком, мало и непонятно, точно не русская; от неё ничего нельзя было узнать об Артамоновых.
Неточные совпадения
— Хоть бы ты карету
велел запрячь! Нет, и потом слышу: «Постойте!» Ну, думаю, сжалились. Смотрю, посадили к нему
толстого Немца и повезли… И бантики мои пропали!..
«Кого они хотят
вести за собой в стране, где даже Лев
Толстой оказался одиноким и бессильным…»
Два дородных жандарма
вели рубаку, их сопровождал
толстый офицер; старичок, собирая осколки тарелок, рассказывал ворчливо:
Дядя Яков действительно
вел себя не совсем обычно. Он не заходил в дом, здоровался с Климом рассеянно и как с незнакомым; он шагал по двору, как по улице, и, высоко подняв голову, выпятив кадык, украшенный седой щетиной, смотрел в окна глазами чужого. Выходил он из флигеля почти всегда в полдень, в жаркие часы, возвращался к вечеру, задумчиво склонив голову, сунув руки в карманы
толстых брюк цвета верблюжьей шерсти.
Пониже дачи Варавки жил доктор Любомудров; в праздники, тотчас же после обеда, он усаживался к столу с учителем, опекуном Алины и
толстой женой своей. Все трое мужчин
вели себя тихо, а докторша возглашала резким голосом: