Никогда я этого раньше не представлял себе: душа одного человека может войти в
душу другого и смешаться с нею. Я теперь не знаю, где Алексей, где я. Он вселился в меня и думает, бьется, мучится моею душою; ища для себя, я как будто ищу для него. А сам он, уже мертвый, неподвижно лежит во мне и разлагается и неподвижным, мутным взглядом смотрит мне в душу.
Неточные совпадения
Пришли Наташа, Дядя-Белый,
другие. Кой-кого не хватало. Пили чай. Рассказывали о пережитом. Что-то крепкое и молодо-бодрое вырастало из ужаса. То черное, что было в моей
душе, таяло, расплывалось, недоумевая и стыдясь за себя.
Я воротился на место. Дыхание слегка стеснялось, сердце вздрагивало от ожидания. Море голов двигалось внизу. Огромная
душа, чуждая и темная. Кто она? Враг?
Друг?.. Кругом были свои, с взволнованными, решительными лицами. О, милые!
Головы, головы перед глазами. Внимательные, чуждо-настороженные лица. Поднялась из глубины
души горячая волна. Я был в себе не я, а как будто кто-то
другой пришел в меня — спокойный и хладнокровный, с твердым, далеко звучащим голосом.
Он пытался, значит, две ночи подряд! Я смотрел на ровные, четкие строки, на эти два сероватых листика с школьною голубою линовкою… А вчера вечером он со мною пел, дурачился. Это, — имея позади одну ночь и в ожидании
другой. У меня захолонуло в
душе.
И если бы он тогда вошел ко мне и сказал: — отбросим все условности, поговорим по
душе, не прячась
друг от
друга, — скажи по совести, для чего мне продолжать жить? — то я все равно ничего не мог бы ему ответить.
Идут дни. Снова все обычно. Снова мы разговариваем, шутим, как будто ничего не случилось. Но он смотрит на меня из
другого мира и только скрывает это. Когда я осторожно пытаюсь заговорить о том, что у него в
душе, он морщится и отвечает...
И никогда я не мог понять, как люди могут бояться смерти, как могут проклинать ее. Всегда ужас бессмертия был мне более понятен, чем ужас смерти. Мне казалось, в муках и скуке жизни люди способны жить только потому, что у всех в запасе есть милосердная освободительница — смерть. Чего же торопиться, когда конечное разрешение всегда под рукою? И всякий носит в
душе это радостное знание, но никто не высказывает ни себе, ни
другим, потому что есть в
душе залежи, которых не называют словами.
Маша жадно смотрела на меня, в ее глазах замер ужас.
Душою своею она видела, как неотвратимо надвигается что-то, чего
другие не видят. Я успокаивал ее. У нее лились слезы, она быстро бормотала, как будто молилась про себя...
А взять стакан водки, — осязаемый чайный стакан, с осязаемою жидкостью, которую можно купить за пятнадцать копеек, — и сотворится в человеке
другая душа.
Безумием захлебывающейся злобы вспыхнут добрые, плачущие глаза, тихая
душа закрутится в кровавой жажде истязаний, и будет
другой человек.
На толкучке топчутся люди. Кричат, божатся, надувают. Глаза беспокойно бегают, высматривая копейку. В разнообразии однообразные, с глазами гиен, с жестоким и окоченелым богом в
душе, цыкающим на все, что рвется из настоящего. Как из
другого мира, проезжают на дровнях загорелые мужики в рваных полушубках, и угрюмо светится в их глазах общая тайна, тихая и крепкая тайна земли. Среди них хожу я, с мозгом, обросшим книжными мыслями.
— И сколько над
душою стоит
других духов — могучих, темных, обольстительных. Куда до них французскому чертенку! И всем им — власть. И вам только страшно, больше ничего?
Среди ароматов и цветов — она, прекрасная, хищная. И она моя. Буйно-грешный сон любви и красоты, вечной борьбы и торжествующего покорения. Все время мы
друг против
друга, как насторожившиеся враги. Мне кажется, мы больше
друг друга презираем и ненавидим, чем любим. Смешно представить себе, чтоб сесть с нею рядом, как с подругою, взять ее руку и легко говорить о том, что в
душе. Я смотрю, — и победно-хищно горят глаза...
— Я почему держусь?
Другой в мои годы на печи лежит, а я все работаю. Почему? Потому что за меня семь
душ богу молятся. Бог мне здоровья и дает. Я всегда работать буду. Здесь прогонят, в пастухи пойду, а на печь не лягу!
— Тонечка, голубчик, ты спасла меня, как Даниила, сидящего во рву львином! — закричал Веревкин, когда в дверях столовой показалась высокая полная женщина в летней соломенной шляпе и в травянистого цвета платье. — Представь себе, Тонечка, твой благоверный сцепился с Сергеем Александрычем, и теперь
душат друг друга такой ученостью, что у меня чуть очи изо лба не повылезли…
Эти слова Ромашов сказал совсем шепотом, но оба офицера вздрогнули от них и долго не могли отвести глаз друг от друга. В эти несколько секунд между ними точно раздвинулись все преграды человеческой хитрости, притворства и непроницаемости, и они свободно читали в
душах друг у друга. Они сразу поняли сотню вещей, которые до сих пор таили про себя, и весь их сегодняшний разговор принял вдруг какой-то особый, глубокий, точно трагический смысл.
Неточные совпадения
Городничий. Ну, уж вы — женщины! Все кончено, одного этого слова достаточно! Вам всё — финтирлюшки! Вдруг брякнут ни из того ни из
другого словцо. Вас посекут, да и только, а мужа и поминай как звали. Ты,
душа моя, обращалась с ним так свободно, как будто с каким-нибудь Добчинским.
Стародум. Вы оба
друг друга достойны. (В восхищении соединяя их руки.) От всей
души моей даю вам мое согласие.
Стародум (берет у Правдина табак). Как ни с чем? Табакерке цена пятьсот рублев. Пришли к купцу двое. Один, заплатя деньги, принес домой табакерку.
Другой пришел домой без табакерки. И ты думаешь, что
другой пришел домой ни с чем? Ошибаешься. Он принес назад свои пятьсот рублев целы. Я отошел от двора без деревень, без ленты, без чинов, да мое принес домой неповрежденно, мою
душу, мою честь, мои правилы.
Стародум(с важным чистосердечием). Ты теперь в тех летах, в которых
душа наслаждаться хочет всем бытием своим, разум хочет знать, а сердце чувствовать. Ты входишь теперь в свет, где первый шаг решит часто судьбу целой жизни, где всего чаще первая встреча бывает: умы, развращенные в своих понятиях, сердца, развращенные в своих чувствиях. О мой
друг! Умей различить, умей остановиться с теми, которых дружба к тебе была б надежною порукою за твой разум и сердце.
Стародум(Цыфиркину). Вот тебе,
друг мой, за добрую
душу.