— И ты можешь думать, что я на это способна? — вопросом ответила Наталья Федоровна. — У меня нет в душе против тебя ни
малейшего зла. Ты, на самом деле, несчастна… и мне искренне жаль тебя. Но, быть может, Бог даст, все это никогда не обнаружится. У меня же твоя тайна, как в могиле.
Вам собственно я никогда не желала сделать ни
малейшего зла, и теперь мое самое пламенное желание, чтобы вы были вполне и навсегда счастливы во всю вашу будущую жизнь.
Все они, все до одной, просили, умоляли меня отворить хоть на одну минуту; клялись, что не будет мне ни
малейшего зла, а только зацелуют они меня всего в прах.
Неточные совпадения
Губернатор Курута, умный грек, хорошо знал людей и давно успел охладеть к добру и
злу. Мое положение он понял тотчас и не делал ни
малейшего опыта меня притеснять. О канцелярии не было и помину, он поручил мне с одним учителем гимназии заведовать «Губернскими ведомостями» — в этом состояла вся служба.
Да, это было настоящее чувство ненависти, не той ненависти, про которую только пишут в романах и в которую я не верю, ненависти, которая будто находит наслаждение в делании
зла человеку, но той ненависти, которая внушает вам непреодолимое отвращение к человеку, заслуживающему, однако, ваше уважение, делает для вас противными его волоса, шею, походку, звук голоса, все его члены, все его движения и вместе с тем какой-то непонятной силой притягивает вас к нему и с беспокойным вниманием заставляет следить за
малейшими его поступками.
— И тогда только вы будете в человеке глубоко ненавидеть
зло, когда вы способны полюбить в нем искру,
малейшую каплю добра! — подхватила Настенька с полным одушевлением и ударив даже ручкой по столу.
До сих пор Евпраксеюшка была до такой степени беззащитна, что Порфирий Владимирыч мог угнетать ее без
малейших опасений. Благодаря крайней неразвитости ума и врожденной дряблости характера, она даже не чувствовала этого угнетения. Покуда Иудушка срамословил, она безучастно смотрела ему в глаза и думала совсем о другом. Но теперь она вдруг нечто поняла, и ближайшим результатом пробудившейся способности понимания явилось внезапное, еще не сознанное, но
злое и непобедимое отвращение.
Я весь пылал отвагой, и ужасом, и радостью близкого желанного преступленья; я постоянно поводил головою сверху вниз, я хмурил брови, я шептал: «Погодите!» Я грозил кому-то, я был
зол, я был опасен… и я избегал Давыда! Никто, ни даже он, не должен был иметь
малейшее подозрение о том, что я собирался совершить…