Неточные совпадения
Дом вдовы действительного тайного советника Ольги Николаевны
Хвостовой находился в Москве на Сивцевом Вражке — в местности между Арбатом и Пречистенкой.
Таковы были владения вдовы действительного тайного советника Ольги Николаевны
Хвостовой.
Властность в каждом взгляде и движении, наряду с отсутствием напускной чопорности и жеманства — служили в
Хвостовой признаками истой родовитости, да и на самом деле она была последним отпрыском знатного, но обедневшего рода князей Брянских. Все окружающие ее любили и все боялись ее сдержанного гнева, никогда даже не выражавшегося крикливою нотою.
С тех пор семейство
Хвостовых, состоявшее из мужа и жены, сына Петра, родившегося в Петербурге, и дочери Марии — москвички по рождению, не покидало Москвы, где Валериан Павлович, лет за семь до того времени, с которого начинается наш рассказ, умер сенатором.
Но и новая работа была окончена и так же благополучно, как и предшествовавшая, с тем же благоволением строгого начальника, и результатом ее была новая награда, полученная
Хвостовым.
На другой же день она поехала к Елизавете Федоровне Аракчеевой, но узнала от хозяина дома, где она жила, что старушка переехала на постоянное жительство в Тихвин; Ольга Николаевна послала ей длинное письмо, но оно осталось без ответа, доставив
Хвостовой около месяца маленькой надежды.
Провидение как бы укрепляло силы несчастной
Хвостовой, так как вскоре ее ожидало другое, не менее ужасное и тяжелое семейное горе.
Занятая делом определения сына и другими домашними и хозяйственными заботами, Ольга Николаевна поручила вывозить в московский «свет» свою дочь, Марью Валерьяновну — восемнадцатилетнюю красавицу-блондинку, с нежными цветом и чертами лица и с добрыми, доверчивыми голубыми глазами — жившей в доме
Хвостовой своей троюродной сестре, Агнии Павловне Хрущевой.
Добрая Ольга Николаевна приютила свою дальнюю родственницу с сыном, и Вася, превратившийся с летами в Василия Васильевича, вырос вместе с Петей и Машей, детьми
Хвостовой, с которыми его соединяли узы искренней дружбы детства, а относительно Марьи Валериановны это чувство вскоре со стороны молодого человека превратилось в чувство немого обожания и любви, увы, неразделенной.
Успех молодой
Хвостовой был полон.
Среди толпы окружавшей ее молодежи особою благосклонностью молодой
Хвостовой, видимо, пользовался Евгений Николаевич Зыбин.
Недели две спустя после описанного нами бала, во время утренней прогулки в обширном саду, окружавшем дом
Хвостовых, Хрущев направился к калитке, выходившей в один из бесчисленных переулков, пересекающих Сивцев Вражек; вдруг глаза его остановились на предмете, лежавшем на траве, которая сохраняла еще капли утренней росы.
В доме
Хвостовых не было лиц, носящих подобные перчатки, и эта перчатка была, несомненно, перчаткой Зыбина. В сердце и уме Василия Васильевича явилась в этом какая-то безотчетная непоколебимая уверенность.
Но Василия Васильевича это не подкупило и не остановило на пути наблюдений. В этот же день он, войдя случайно в гостиную, увидал в руке молодой
Хвостовой клочок бумаги, который она быстро спрятала.
Поединок начался. Сперва медленно и нерешительно, как бы в фехтовальной зале. Оба молодых человека обладали почти одинаковой силой, но на стороне Зыбина была крепость руки и невозмутимое хладнокровие. Очевидно, сперва он не хотел убить или даже тяжело ранить своего противника, который мог оказаться родственником
Хвостовой, но мало-помалу в нем зашевелилась и подавила все соображения ревность.
Старичок Карл Карлович Гофман, годовой врач дома
Хвостовых, не заставил себя ждать.
Крупная ассигнация перешла из руки
Хвостовой в руку эскулапа.
То, чего особенно опасалась Ольга Николаевна Хвостова, свершилось. Чуть ли не ранним утром другого дня вся Москва уже знала о разыгравшейся в саду
Хвостовой кровавой драме и о бегстве Марьи Валерьяновны с Евгением Николаевичем Зыбиным.
О чем думала несчастная, осиротевшая мать? Теперь, когда лежавший перед ней человек, чуть не поплатившийся за ее дочь жизнью, был на пути к выздоровлению, мысли старухи
Хвостовой, естественно, обратились к «погибшей» дочери.
Надо заметить, что решаясь на этот визит к
Хвостовой, на это роковое свидание с глазу на глаз с оскорбленной им матерью, Зыбин был вынужден обстоятельствами.
Сухой, горящий взгляд старухи
Хвостовой встретился с нахальным, но, видимо, деланным взглядом Зыбина.
В доме
Хвостовых запрещено было произносить имя Марьи Валерьяновны, хотя среди прислуги шепотком передавались московские сплетни.
На этот раз эти сплетни были отголоском истинных происшествий. Говорили, что в сельской церкви имения Евгения Николаевича Зыбина в Новгородской губернии — имения, доставшегося ему от его тетки, — состоялась скромная свадьба его и Марьи Валерьяновны
Хвостовой и что молодые тотчас же после венца уехали за границу.
Чуткое сердце старухи
Хвостовой угадало причины этого состояния духа выздоравливающего и занялось изысканием средств оказать ему радикальную помощь. Она поняла, что все здесь, в Москве и московском доме должно было напоминать молодому человеку ту, за которую он неустрашимо посмотрел в глаза преждевременной смерти. Его надо было по совершенном выздоровлении удалить из этого дома, из Москвы.
Старик Хрущев, действительно, вел при своей жизни крупный процесс, но он давно был проигран во всех инстанциях, пять же тысяч годового дохода, о которых говорила Хрущева, были с положенного Ольгою Николаевною
Хвостовой капитала на имя Василия Васильевича в благодарность за заступничество за ее дочь.
С мельчайшими подробностями рассказал он ей свою жизнь в Москве, свою любовь к Марье Валерьяновне
Хвостовой, брат которой служил в военных поселениях графа Аракчеева и пропал без вести, дуэль с Зыбиным, бегство
Хвостовой из родительского дома, свой приезд в Петербург и, наконец, роковое сознание участия в братоубийственном деле, охватившее его на Сенатской площади, его бегство и жизнь в полуразрушенной барке.
Ей вспомнился рассказ Василия Васильевича о несчастной матери — Ольге Николаевне
Хвостовой, лишившейся своих обоих детей. Она живо вообразила себе ту радость при встрече с сыном, которая наполнит сердце старушки, разделяла заранее с нею эту радость.
Невдалеке от дома Ольги Николаевны
Хвостовой, на том же Сивцевом Вражке, жила издавна известная почти всей Москве того времени одинокая старая дева Ираида Степановна Погорелова, всегда окруженная толпой разношерстных приживалок.
В тот год, когда в доме
Хвостовой произошло известное читателям кровавое романическое происшествие, Ираиде Степановне было далеко более шестидесяти лет.
Близкая соседка Погореловой Ольга Николаевна Хвостова была ее давнишней и задушевной приятельницей. Не раз Ираида Степановна обращалась к ней за более крупными суммами, которых не имела в своем распоряжении, но которые были нужны для поддержки того или другого лица, могущего поправить свои дела при своевременной помощи, и никогда не встречала отказа. Возвращенные деньги Погорелова в тот же час отправляла к
Хвостовой.
Старушка слегла недели за две до кровавого происшествия в саду
Хвостовой, слегла не вследствие какой-нибудь болезни, а вследствие ослабления всего организма.
Зоя Никитишна, по воле покойной и в силу любезного приглашения Ольги Николаевны
Хвостовой, переехала к ней.
К числу таких домов принадлежал и дом Ольги Николаевны
Хвостовой, в котором, как мы знаем, жила Агния Павловна Хрущева — несчастная мать не менее несчастного сына.
При этих чтениях присутствовала и Зоя Никитишна, к которой, к слову сказать, Ольга Николаевна и Агния Павловна успели очень быстро и сильно привязаться. Она внесла относительную жизнь в осиротелый после отъезда молодого Хрущева дом
Хвостовой.
Наконец, генерал-губернаторский курьер привез Ольге Николаевне
Хвостовой письмо, запечатанное траурной сургучной печатью с княжеским гербом.
— Нет! — скорей угадала по губам, нежели услыхала она ответ
Хвостовой.
После похорон Хрущевой, тело которой опустили в фамильный склеп
Хвостовых на кладбище Девичьего монастыря, в доме Ольги Николаевны стало еще пустыннее, еще сиротливее.
Дня через два после этого письма прислано было на имя
Хвостовой от князя Голицына письмо, в котором излагалась точная справка о судьбе корнета гвардии Василия Васильевича Хрущева.
«Поздно… — пронеслось в голове
Хвостовой. — Впрочем, она умерла не от известия о смерти сына, а от известия о его преступлении… Она там будет молиться за него и Господь по молитве матери даст ему силу совершить подвиг исправления до конца…»
Жизнь в доме
Хвостовой после этих эпизодов снова вошла в свою обычную печальную колею.
Злой рок, казалось, утомился сыпать удары на голову многострадальной
Хвостовой.
Никто в этой худой, не по летам состарившейся женщине не узнал бы гордой красавицы-девушки — Марьи Валерьяновны
Хвостовой, какою мы знали ее около десяти лет тому назад.
— У нее в Москве мать… Она только один день переночует здесь, а завтра я поеду к
Хвостовой…
— К
Хвостовой? — в один голос спросили фон Зееманы.
— Да, к
Хвостовой… Насколько я могла добиться от несчастной, в минуты, когда на нее дорогой находило нечто вроде сознания, ее мать зовут Ольгой Николаевной и она живет в собственном доме на Сивцевом Вражке.
Лидия Павловна опередила мужа в рассказе о странной встрече Николая Павловича Зарудина с дамой на Кузнецком, в которой он признал Екатерину Петровну Бахметьеву, и которая, по справкам у кучера, оказалась полковницею Зоей Никитишной
Хвостовой.
В столовой уже сидели Зарудин и Кудрин. До позднего вечера проговорили они, передавая друг другу новости: Наталья Федоровна — петербургские, а остальные — московские, и на разные лады обсуждали случай с дочерью
Хвостовой, Марьей Валерьяновной, и встречу с полковницей
Хвостовой, которая, как продолжал уверять Николай Павлович, была не кто иная, как Екатерина Петровна Бахметьева.
Прошедшие четыре года внесли много перемен в дом Ольги Николаевны
Хвостовой.
Радость, говорят, молодит, и это всецело оправдалось на старушке
Хвостовой. Приезд сына, которого она в течение двух лет считала мертвым, положительно влил в ее скорбную душу живительный бальзам, вдохнул в нее прежнюю силу и энергию.
Через месяц, в приходской церкви святых Афанасия и Кирилла, на углу Афанасьевского переулка, совершилось скромное венчание Петра Валерьяновича Хвостова с Зоей Никитишной Белоглазовой, неожиданно, даже для самой себя, ставшей полковницей
Хвостовой.