Неточные совпадения
Тяжебных
дел, к сожалению, у князя не было, так как вообще он
судов недолюбливал и споры с соседями, если они и возникали, как по т-скому, так и по другим, находящимся в разных губерниях, его имениям, оканчивал миролюбиво.
Прокурор т-ского окружного
суда, получив уведомление, нашел нужным командировать своего товарища для наблюдения за производством следствия по столь важному
делу.
Оставалось, по мнению товарища прокурора, разделенному и следователем, допросить княжен Маргариту и Лидию Дмитриевну Шестовых, для чего Карамышев, по совету Невского, и препроводил
дело при представлении на распоряжение прокурора т-ского окружного
суда. Таким образом, князь Александр Павлович Шестов был признан жертвою гнусного преступления.
В залу ведут пять дверей — средняя, прямо против главной входной двери, ведущей с лестницы и парадного подъезда, и по две боковых, крайние из которых выходят в идущий кругом по всему зданию коридор, а дальние, — одна, направо, соединяет с залой заседаний окружного
суда по гражданским
делам, а налево — с маленькой уголовной залой.
Разве
суд присяжных не есть на самом
деле удовлетворение этого желания?
— Но ведь они в настоящее время ничего не стоять, и будут ли стоить, покажет будущее. Многие утверждают, что по ним ничего нельзя будет получить и по
суду. Вклады, вот
дело другое.
Наконец «
судный день» для княжны настал.
В Т. несколько времени еще потолковали о
деле княжны, а потом и позабыли о нем, тем более, что на смену ему явилось другое
дело, заинтересовавшее общество: один выдающийся т-ский адвокат попал под
суд, и от следствия ожидали пикантных разоблачений из адвокатской практики обвиняемого.
Если бы даже, чем черт не шутит? — его оправдали присяжные, то карьера его навсегда разрушена, и он выйдет из
суда с вечным несмываемым клеймом позора, — думал он, и холодный пот выступал у него на лбу и висках; на последних, за эти
дни, появились даже серебряные нити.
На самом
деле, странная судьба постигла у нас в России
суд присяжных: редко общество, которого они считаются избранниками, вместе с ними произносит над выходящим из
суда оправданным подсудимым — «нет, не виновен»!
Дело поступило в
суд и он уже получил повестку о вызове в заседание в качестве свидетеля.
Он умышленно припоминал случаи из уголовной практики русских и иностранных
судов, случаи чистосердечного сознания на
суде не сознавшихся на предварительном следствии обвиняемых, факты превращения свидетелей в обвиняемых при обращении
дел к доследованию — и, оставаясь наедине с самим собою, предавался дикому, злобному отчаянию, проклинал самого себя за свою слабость, тряпичность, но играть ту роль перед собою, которую играл перед другими, был не в силах.
Прежний ужас сжал его сердце. Он не поехал домой, а смешавшись с толпою, окружавшей здание присутственных мест, с жадностью ловил исходившие из зала
суда слухи о положении
дела. Наконец стал известен вердикт присяжных и приговор
суда.
— Вы не ошиблись: мне нет
дела до человеческого правосудия, я сама изыскиваю средства совершить
суд над другими за себя… И теперь я нашла эти средства…
Он совершил обычный прием клиентов, поехал затем в
суд и по другим
делам, приказав приготовить к вечеру роскошный ужин и кофе с ликерами, сервировать его на две персоны в кабинете, а к семи часам туда же подать чай.
Иван Флегонтович Сироткин, с которым Стеша явилась через несколько
дней к Гиршфельду для возобновления знакомства, получил свидетельство на право ходатайства по чужим
делам в московской судебной палате, окружном
суде и мировых съездах.
— Он подделал бланк своего товарища графа Потоцкого на вексель в десять тысяч рублей. Тот заплатил, но сообщил об этом командиру и офицерам. Полковник был сейчас у меня. Я отдал ему для передачи Потоцкому десять тысяч и умолял не доводить
дело до офицерского
суда. Сейчас поеду хлопотать у военного министра. Он, надеюсь, пожалеет мои седины, не допустить опозорить мое имя…
— Пусть они совместно с вами рассмотрят
дело, и если я окажусь правым, я выдам тотчас же пять тысяч рублей, взяв с вас расписку в излишне перебранных вами деньгах. Если же они найдут мой отчет неправильным, то подавайте на меня в
суд. Иначе я не согласен…
Через несколько
дней по приезде в Сушкино, жалоба была изготовлена и полетела по почте в Петербург на имя Прокурора Окружного
Суда. Недели через две Дмитрий Вячеславович, как ни в чем ни бывало, явился к Николаю Леопольдовичу и поселился в его квартире, где продолжал скрываться от розысков, опеки и судебного следователя и Александр Александрович Князев.
Николай Леопольдович действительно выдал ей такую бумагу, обеспокоенный известиями, полученными им стороной из
суда о положении его
дел. Эта было вскоре после примирения с князем. Он просил ее повлиять на последнего в смысле дачи им благоприятных для него показаний, как по своему
делу, так и по
делу Луганского, и обещал ей за это, по благополучном окончании обоих
дел, выдать згу сумму. Об этой бумаге знал и князь.
— Эк, хватили, на
суде, — усмехнулся Николай Николаевич, — до
суда и не дойдет. Разве может такое вопиющее по бездоказательности
дело пройти судебную палату не прекращенным…
Наконец
день допроса настал. Николай Леопольдович совершенно больной поехал в окружной
суд, в здании которого помещаются и камеры следователей. В приемной комнате, в третьем этаже, с мозаичным полом и скамейками по стенам, ему пришлось дожидаться недолго. Его попросили в камеру, помещающуюся в так называемом «прокурорском» коридоре.
На смену выплывает другая картина. Коридор Т-ского окружного
суда, та же княжна Маргарита, но уже страшно исхудавшая, в арестантском халате и белом платке на голове, конвоируемая двумя солдатами с ружьями, снова отыскивает его своим убийственным взглядом среди толпы случайно встретившихся с ней свидетелей по ее
делу.
— Стыдитесь, будьте мужчиной, вы губите себя и нас, а еще юрист, практик — не понимаете разве, что все то, что вы сделали и в чем вас обвиняют, сделано на законном основании. Все это
дело никак не уголовного, а гражданского
суда.
Дело по обвинению его в оскорблении должностных лиц при исполнении ими обязанностей службы поступило уже в
суд.
— К чему! Я вам верю и, кроме того, расписка ваша для меня бесполезна, так как по ней я, защищавший вас по назначению от
суда, требовать с вас не буду иметь права… — отвечал адвокат и перевел разговор на обстоятельства
дела.
Наконец,
день, в который было назначено к слушанию в окружном
суде с участием присяжных заседателей
дело бывшего присяжного поверенного Николая Леопольдовича Гиршфельда, его жены Степаниды Павловны и кандидата прав Николая Николаевича Арефьева или, как более кратко выражались петербургские газеты:
дело Гиршфельда и K° — настал.
Самый обширный дал для заседаний по уголовным
делам петербургского окружного
суда, с определенным количеством мест для публики, не мог вместить в себе всех желающих присутствовать на этом сенсационном процессе. Все свободные представители прокуратуры и судебной магистратуры поместились за креслами судей.
Не явились также: бывший нотариус Базисов, за несколько месяцев до
суда над Гиршфельдом, по
суду же, исключенный из службы, бывший мировой судья, по назначению от правительства, Царевский, за полгода перед тем уволенный в отставку без прошения, частный поверенный Манов, присяжный поверенный Винтер, которому совет за неблаговидные действия по
делу Луганского воспретил практику на десять месяцев.
Вышло замечательно курьезное совпадение: все адвокаты, так или иначе причастные к
делу Гиршфельда, ко
дню его
суда заболели воспалением глотки, что выяснилось из прочтенных на
суде представленных ими свидетельств о болезни.
Суд приступил к допросу свидетелей. Допрос этот продолжался семь
дней. Особенно интересен был допрос Шестова и Луганского. Первый совершенно запутался и даже на
суде несколько раз изменял свои показания.
Затем эксперт дал свое заключение, основанное на исследовании Луганского и обстоятельствах
дела, выяснившихся на
суде. Он признал Василия Васильевича страдающим хроническим алкоголизмом, обуславливающим ослабление воли.
Газеты на другой же
день по окончании
суда над Гиршфельдом разнесли весть о состоявшемся над ним обвинительном приговоре.
— Василий Васильевич изъявил мне желание, — вкрадчиво заговорил тот, — написать прошение министру юстиции, в котором объяснит, что он, чувствуя угрызения совести, желает восстановить истину, искаженную им умышленно на
суде по наущению окружавших его лиц, чем он ввел в заблуждение не только врача-психиатра, который его исследовал, но и присяжных заседателей, решивших
дело. Василий Васильевич думает, что после такой повинной у него будет легче на сердце.