Неточные совпадения
— Голубчик, Марго, не говори
о нем дурно, умоляю тебя, — со слезами на глазах
просила ее Лида.
Вознесенский оказался дома. Тот же, как и тогда, так по крайней мере ему показалось, лакей, выбежав на звонок швейцара, проводил его в знакомую уже нам приемную и
попросив подождать, побежал доложить
о посетителе. Николай Леопольдович остался ждать.
— Итак, этот вопрос решенный. Я
попрошу тебя никогда и не возвращаться к разговору
о завещании, у тебя, во-первых, есть законный наследник, а во-вторых, тебе еще очень и очень равно думать
о смерти. Разговор этот для меня тяжел. Не правда ли, ты не вернешься к нему?
Тихо, едва слышно, ответила подсудимая на обычные вопросы председателя
о звании, имени и отчестве, летах и роде занятий. Началось чтение коротенького обвинительного акта. Упавшим почти до шепота голосом, побудившим председателя, предлагавшего ей вопросы,
просить ее несколько раз говорить громче, признала себя княжна виновною в обоих приписываемых ей преступлениях и повторила свое показание, данное у следователя.
Ему не пришлось даже
просить о разрешении в Москве новой газеты, — он просто купил одну прекратившуюся, за неимением подписчиков, газетку, не потерявшую еще права издания.
Флегонт Никитич повествовал
о том, как, года за два до своего отъезда из Сибири, он составлял на пароходе «Коссаговский», во время остановки его у Нарыма, акт
о самоубийстве ехавшего на службу иркутского городового врача, Антона Михайловича Шатова, оставившего после себя записку, что он завещает все находившееся при нем имущество и деньги тому полицейскому офицеру, который будет составлять акт
о его самоубийстве, причем
просить его похлопотать, чтобы его похоронили рядом с той арестанткой, которая только что умерла на барже.
На другой день Николай Леопольдович доставил главноуправляющему графини Завадской, как условленную, или лучше сказать потребованную им сумму, так и прошение от имени графини Варвары Павловны, в котором она ходатайствовала
о назначении над родным племянником ее князем Владимиром Александровичем Шестовым опеки за расточительность и
просила о назначении опекуна, лично ей известного, отставного поручика Александра Алексеевича Князева, к которому питает полное доверие — сама же лично она не принимала на себя опеку над племянником лишь за преклонностью лет.
К нему то и обратилась княгиня Зоя Александровна с прочувствованным письмом,
прося его не отказаться приехать помолиться
о болящем князе Василии.
По окончании молебна из спальни послышался слабый голос больного и княгиня поспешила туда. Князь был в полном сознании и чувствовал себя сравнительно лучше. Узнав, что
о. Иоанн в их доме, он пожелал его видеть. Приняв от него благословение, он
попросил жену и дочерей удалиться.
Адольф Адольфович смолчал, но тут же решил, что с таким опекаемым надо держать ухо востро, так как он всецело стоит на стороне Гиршфельда и Князева и что самое лучшее
просить о расширении прав опеки, т. е.
о предоставлении ей прав опеки над малолетним.
Николай Леопольдович действительно выдал ей такую бумагу, обеспокоенный известиями, полученными им стороной из суда
о положении его дел. Эта было вскоре после примирения с князем. Он
просил ее повлиять на последнего в смысле дачи им благоприятных для него показаний, как по своему делу, так и по делу Луганского, и обещал ей за это, по благополучном окончании обоих дел, выдать згу сумму. Об этой бумаге знал и князь.
Князь обещал, но
попросил задатка. Осторожный и скупой барон отказал, и Шестов снова переметнулся на сторону Гиршфельда. В озлоблении на Розена, он проболтался Агнессе Михайловне
о его предложении. Та перепугалась. Она не могла поручиться, что князь, подкупленный снова подачкой барона, не отнимет у нее эту бумагу, или просто не выкрадет ее у нее.
По возвращении домой он был много сговорчивее вчерашнего, и Зыковой не стоило особенного труда уговорить его поехать мириться с Николаем Леопольдовичем. Примирение состоялось в тот же вечер. Князь не сказал ему ни слова
о возможном аресте, так как иначе он должен был рассказать
о своем визите к барону, тем более, что Гиршфельд именно и
просил его не перебегать уже более на сторону опекуна.
Гиршфельд горячо, между тем, принялся за свое дело, стал писать следователю обширные заявления, указывал новых свидетелей,
просил о передопросе уже допрошенных, давал подробные показания.
Характерны были показания Зыковой, Охотникова, Кашина и «дедушки» Милашевича. Товарищ прокурора
просил о занесении почти всех этих показаний в протокол.
Неточные совпадения
Софья. Я вас
о том
прошу. Вы меня тем очень одолжите.
Проснувшись, глуповцы с удивлением узнали
о случившемся; но и тут не затруднились. Опять все вышли на улицу и стали поздравлять друг друга, лобызаться и проливать слезы. Некоторые
просили опохмелиться.
Упоминалось
о том, что Бог сотворил жену из ребра Адама, и «сего ради оставит человек отца и матерь и прилепится к жене, будет два в плоть едину» и что «тайна сия велика есть»;
просили, чтобы Бог дал им плодородие и благословение, как Исааку и Ревекке, Иосифу, Моисею и Сепфоре, и чтоб они видели сыны сынов своих.
Он говорил то самое, что предлагал Сергей Иванович; но, очевидно, он ненавидел его и всю его партию, и это чувство ненависти сообщилось всей партии и вызвало отпор такого же, хотя и более приличного озлобления с другой стороны. Поднялись крики, и на минуту всё смешалось, так что губернский предводитель должен был
просить о порядке.
Левин, которого давно занимала мысль
о том, чтобы помирить братьев хотя перед смертью, писал брату Сергею Ивановичу и, получив от него ответ, прочел это письмо больному. Сергей Иванович писал, что не может сам приехать, но в трогательных выражениях
просил прощения у брата.