Неточные совпадения
С Петра Великого каждый дворянин обязан был вступать в военную
службу,
начиная ее с нижних чинов. Даже знать не могла отделываться от этого общего закона. Нашли, однако, средство исполнять постановление по букве, обходя по духу.
— Что же, Василий Иванович, —
начала она после некоторого молчания, — если это, может, и впрямь, как говорит его превосходительство, произволение Божие, пусть идет в военную
службу…
— Ты не понимаешь дела. Несмотря на твои молодые годы, ты очень много потеряешь в военной
службе. Если бы я назначал тебя к этой
службе, то записал бы в полк при самом рождении, это я мог бы сделать легко, тогда шестнадцати лет, явившись на
службу, ты был бы уже офицером гвардии и мог бы выйти в армию капитаном или секунд-майором… Теперь же тебе, знай это, придется
начинать с солдата.
Подрастая, молодой Суворов все более и более жаждал
начать действительную военную
службу, выражая это желание отцу, но не хотел огорчать его настойчивостью.
Стояло
начало декабря 1745 года. Василий Иванович хотя и состоял уже в действительной
службе, зачисленный в нее вскоре после воцарения императрицы Елизаветы Петровны, но, по обычаю того времени, только числился в ней, проживая в деревне. Он и теперь прибыл лишь для того, чтобы самому сдать сына и при случае удостоиться чести лицезреть монархиню, дочь его благодетеля и крестного отца.
Так
начал с первых же шагов свою
службу Суворов.
Александр Васильевич Суворов, утвердившись между тем со своим полком в Люблине — городке, составлявшем средоточие между Польшею и Литвою, —
начал свои действия против конфедератов. Подобно орлу высматривал он с вершины добычу и налетал на нее со всего размаху. Где только появлялись партии конфедератов, генерал Суворов — он получил генеральский чин в 1770 году, после двадцатичетырехлетней примерной
службы — шел туда форсированым маршем и, не дав им опомниться, нападал, разбивал и возвращался в Люблин.
Павел Петрович замечал проделки Суворова, но сдерживался. Когда же последний уехал с развода, Павел Петрович, призвав к себе князя Андрея, долго и сильно пенял на Александра Васильевича, вспомнил свой разговор с ним в кабинете, говорил, что не мог от него добиться толку, что на все намеки его, государя, о поступлении вновь на
службу Суворов отвечал подробным описанием штурма Измаила и на замечание Павла Петровича, что он мог бы оказать новые услуги, вступив в
службу,
начал рассказывать о взятии Праги.
Александр Васильевич тогда не мог принять мирной
службы на немыслимых, по его разумению,
началах. Теперь он не мог отказаться от
службы боевой, призвание к которой было его жизнью.
Теперь выбора не было. Старшим приходилось поневоле идти к законоучителю… Затем случилось, что тотчас после первого дня исповеди виновники шалости были раскрыты. Священник наложил на них эпитимью и лишил причастия, но еще до
начала службы три ученика были водворены в карцер. Им грозило исключение…
Когда, в
начале службы, священник выходил еще в одной епитрахили и на клиросе читал только дьячок, Павел беспрестанно переступал с ноги на ногу, для развлечения себя, любовался, как восходящее солнце зашло сначала в окна алтаря, а потом стало проникать и сквозь розовую занавеску, закрывающую резные царские врата.
Неточные совпадения
— Не могу сказать, чтоб я был вполне доволен им, — поднимая брови и открывая глаза, сказал Алексей Александрович. — И Ситников не доволен им. (Ситников был педагог, которому было поручено светское воспитание Сережи.) Как я говорил вам, есть в нем какая-то холодность к тем самым главным вопросам, которые должны трогать душу всякого человека и всякого ребенка, —
начал излагать свои мысли Алексей Александрович, по единственному, кроме
службы, интересовавшему его вопросу — воспитанию сына.
Поживя долго безвыездно в Москве, он доходил до того, что
начинал беспокоиться дурным расположением и упреками жены, здоровьем, воспитанием детей, мелкими интересами своей
службы; даже то, что у него были долги, беспокоило его.
В седьмом часу зашумели полотеры, зазвонили к какой-то
службе, и Левин почувствовал, что
начинает зябнуть.
Что прикажете? День я кончил так же беспутно, как и
начал. Мы отужинали у Аринушки. Зурин поминутно мне подливал, повторяя, что надобно к
службе привыкать. Встав из-за стола, я чуть держался на ногах; в полночь Зурин отвез меня в трактир.
«Вот как приходится жить», — думал он, жалея себя, обижаясь на кого-то и в то же время немножко гордясь тем, что испытывает неудобства, этой гордостью смягчалось ощущение неудачи
начала его
службы отечеству.