Желая уничтожить существовавшие при генералах многочисленные свиты, отвлекавшие множество офицеров из строя, государь определил число лиц для штаба каждого начальника, а всех излишних повелел возвратить немедленно в полки. Относительно производства офицеров, их перемещений, отпусков, увольнений были изданы
новые правила. Вместе с тем воспрещено употреблять воинские чины на частные работы, по домашним делам или в курьерские должности.
Мало того, Александр Васильевич не переставал «блажить», не упускал случая подшутить и осмеять
новые правила службы, обмундирование, снаряжение — не только в отсутствие, но и в присутствии государя.
Впрочем, в ожидании поры исполнять в больших размерах свои планы, Кити и теперь, на водах, где было столько больных и несчастных, легко нашла случай прилагать свои
новые правила, подражая Вареньке.
— Вот, Борюшка, мы выгнали Нила Андреича, а он бы тебе на это отвечал как следует. Я не сумею. Я знаю только, что ты дичь городишь, да: не погневайся! Это
новые правила, что ли?
Неточные совпадения
— Ты бы слушал меня, — с досадой отвечал Левин. — Я говорил, установи тетивы и потом ступени врубай. Теперь не
поправишь. Делай, как я велел, — руби
новую.
— Авторы, —
поправил Дронов. — Их — семеро. Все — интеллигенты-разночинцы, те самые, которые… ах, черт! Ну… доползли до точки! «
Новое слово» — а?
«Из логики и честности, — говорило ему отрезвившееся от пьяного самолюбия сознание, — ты сделал две ширмы, чтоб укрываться за них с своей „
новой силой“, оставив бессильную женщину разделываться за свое и за твое увлечение, обещав ей только одно: „Уйти, не унося с собой никаких „долгов“, „
правил“ и „обязанностей“… оставляя ее: нести их одну…“
От этого, бросая в горячем споре бомбу в лагерь неуступчивой старины, в деспотизм своеволия, жадность плантаторов, отыскивая в людях людей, исповедуя и проповедуя человечность, он добродушно и снисходительно воевал с бабушкой, видя, что под старыми, заученными
правилами таился здравый смысл и житейская мудрость и лежали семена тех начал, что безусловно присвоивала себе
новая жизнь, но что было только завалено уродливыми формами и наростами в старой.
Он свои художнические требования переносил в жизнь, мешая их с общечеловеческими, и писал последнюю с натуры, и тут же, невольно и бессознательно, приводил в исполнение древнее мудрое
правило, «познавал самого себя», с ужасом вглядывался и вслушивался в дикие порывы животной, слепой натуры, сам писал ей казнь и чертил
новые законы, разрушал в себе «ветхого человека» и создавал
нового.