Неточные совпадения
Сигизмунд Нарцисович слишком крепко
стоял в семье Прозоровских
на пьедестале честности, самоотверженности, героизма, понятия о которых совершенно не вяжутся с преступлением отравления, гнусным убийством своего ближнего, для совершения которого убийца не рискует ни защитой убиваемого, ни даже не проявляет ни малейшего мужества, хотя бы и преступного.
Этого не могли допустить ни ум, ни сердце княжны Варвары. В этом было ее несчастье, в этом было начало удачи для пана Кржижановского. Княжна все-таки стала внимательно следить за ним, страшась и надеясь. Страшась за то, чтобы кумир не пошатнулся
на пьедестале, и надеясь, что он будет
стоять так же незыблемо-прочно, как и прежде.
В странном положении очутилась княжна Варвара Ивановна Прозоровская относительно Сигизмунда Нарцисовича. С того самого дня, когда она беседовала с ним с глазу
на глаз и с радостным чувством убедилась, что пошатнувшийся было
пьедестал ее героя
стоит незыблемо, она, сама не замечая этого, подпала под власть этого героя.
То, что он ее оставил и бросил, не приходило ей в голову.
Пьедестал образцовой честности,
на который его поставил покойный ее отец князь Иван Андреевич Прозоровский,
стоял прочно в ее уме.
Все прочее вылетело опять из головы: бабушкины гости, Марк, Леонтий, окружающая идиллия — пропали из глаз. Одна Вера
стояла на пьедестале, освещаемая блеском солнца и сияющая в мраморном равнодушии, повелительным жестом запрещающая ему приближаться, и он закрывал глаза перед ней, клонил голову и мысленно говорил:
— Ах, черт! — ахнул Коротков, потоптался и побежал вправо и через пять минут опять был там же. № 40. Рванув дверь, Коротков вбежал в зал и убедился, что тот опустел. Лишь машинка безмолвно улыбалась белыми зубами на столе. Коротков подбежал к колоннаде и тут увидал хозяина. Тот
стоял на пьедестале уже без улыбки, с обиженным лицом.
Неточные совпадения
Он ушел в свою комнату с уверенностью, что им положен первый камень
пьедестала,
на котором он, Самгин, со временем, встанет монументально. В комнате
стоял тяжелый запах масла, — утром стекольщик замазывал
на зиму рамы, — Клим понюхал, открыл вентилятор и снисходительно, вполголоса сказал:
Боже! Она
стоит у бюста, опершись
на пьедестал, и следит за ним. Она ушла из своего угла, кажется, затем, чтоб свободнее смотреть
на него: она заметила его неловкость с сухарями.
Она примирительно смотрела
на весь мир. Она
стояла на своем
пьедестале, но не белой, мраморной статуей, а живою, неотразимо пленительной женщиной, как то поэтическое видение, которое снилось ему однажды, когда он, под обаянием красоты Софьи, шел к себе домой и видел женщину-статую, сначала холодную, непробужденную, потом видел ее преображение из статуи в живое существо, около которого заиграла и заструилась жизнь, зазеленели деревья, заблистали цветы, разлилась теплота…
Чем дальше они шли, тем больше открывалось: то пестрела китайская беседка, к которой через канаву перекинут был, как игрушка, деревянный мостик; то что-то вроде грота, а вот, куда-то далеко, отводил темный коридор из акаций, и при входе в него сидел
на пьедестале грозящий пальчиком амур, как бы предостерегающий: «Не ходи туда, смертный, — погибнешь!» Но что представила площадка перед домом — и вообразить трудно: как бы простирая к нему свои длинные листья,
стояли тут какие-то тополевидные растения в огромных кадках; по кулаку человеческому цвели в средней куртине розаны, как бы венцом окруженные всевозможных цветов георгинами.
— Позвольте, я соскоблю — и незаметно будет, — сказал Александр. Он бросился к столу с тем же судорожным трепетом, начал скоблить, чистить, тереть и протер
на письме скважину. Стол от трения зашатался и толкнул этажерку.
На этажерке
стоял бюстик, из итальянского алебастра, Софокла или Эсхила. Почтенный трагик от сотрясения сначала раза три качнулся
на зыбком
пьедестале взад и вперед, потом свергнулся с этажерки и разбился вдребезги.