Тут он стал искать покровительства у нового временщика и сделался необходимым в доме Разумовского. От своего воспитателя Теплов наследовал
большую ученость, соединенную с весьма широкими понятиями о том, как обходиться с людьми сильными и как обхождение с ними согласовать со степенью их силы.
«Вы слышали, — промолвил он с притворною небрежностию, — дочь моя, от очень
большой учености, вышла замуж за какого-то студента».
Развитие Елены основано не на
большой учености, не на обширном опыте жизни; лучшая, идеальная сторона ее существа раскрылась, выросла и созрела в ней при виде кроткой печали родного ей лица, при виде бедных, больных и угнетенных, которых она находила, и видела всюду, даже во сне.
Неточные совпадения
Дамы по временам и вслушивались в эти
учености, говорившиеся так просто, будто и не
учености, и вмешивались в них своими вопросами, а
больше —
больше, разумеется, не слушали, даже обрызгали водою Лопухова и Алексея Петровича, когда они уже очень восхитились великою важностью минерального удобрения; но Алексей Петрович и Лопухов толковали о своих
ученостях непоколебимо.
Кроме Белоконской и «старичка сановника», в самом деле важного лица, кроме его супруги, тут был, во-первых, один очень солидный военный генерал, барон или граф, с немецким именем, — человек чрезвычайной молчаливости, с репутацией удивительного знания правительственных дел и чуть ли даже не с репутацией
учености, — один из тех олимпийцев-администраторов, которые знают всё, «кроме разве самой России», человек, говорящий в пять лет по одному «замечательному по глубине своей» изречению, но, впрочем, такому, которое непременно входит в поговорку и о котором узнается даже в самом чрезвычайном кругу; один из тех начальствующих чиновников, которые обыкновенно после чрезвычайно продолжительной (даже до странности) службы, умирают в
больших чинах, на прекрасных местах и с
большими деньгами, хотя и без
больших подвигов и даже с некоторою враждебностью к подвигам.
Он знал еще
больше, чем Петр Елисеич, и просто поражал Нюрочку своею
ученостью.
По ее милости он стал и одеваться опрятно, и держаться прилично, и браниться бросил; стал уважать ученых и
ученость, хотя, конечно, ни одной книги в руки не брал, и всячески старался не уронить себя: даже ходить стал тише и говорил расслабленным голосом, все
больше о предметах возвышенных, что ему стоило трудов немалых.
Литература,
Ученость и Философия оставляли тихий свой кабинет и являлись в кругу
большого света угождать моде, управляя ее мнениями.