— Ежели хотите, то можете остаться здесь, а буде не изволите, то
имеете волю ехать домой, а я побуду в столь приятной компании.
Неточные совпадения
Генерал-фельдмаршал сказал ей, что явился, чтобы получить от нее последнее повеление, и приказал мне созвать офицеров стражи. Они явились, и герцогиня со слезами на глазах сказала им, что они, конечно, знают, как герцог-регент обходится с императором, с нею и ее супругом; что регент выказывает относительно ее так много злой
воли, что
имеет, как должно думать, намерение захватить императорский трон.
— Еще молодым офицером я страстно полюбил твою мать и женился на ней против
воли своих родителей, которые не ждали никакого добра от брака с женщиной другой религии. Они оказались правы: брак был в высшей степени несчастным и кончился разводом по моему требованию. Я на это
имел неоспоримое право, закон отдал сына мне. Более я не могу тебе сказать, потому что не хочу обвинять мать перед сыном. Удовольствуйся этим.
— Но я не могу выносить принуждений, — страстно возразил мальчик, — а военная служба не что иное, как постоянное принуждение, каторга! Всем повинуйся, никогда не
имей собственной
воли, изо дня в день покоряйся дисциплине, неподвижно застывшей форме, которая убивает малейшее самостоятельное движение. Я не могу больше переносить этого! Все мое существо рвется к свободе, к свету и жизни. Отпусти меня, отец! Не держи меня больше на привязи: я задыхаюсь, я умираю.
Само собою разумеется, что брак этот, заключенный по
воле государыни, не
имел ни малейшей романической подкладки, что, впрочем, не помешало бывшей Якобине Менгден, ныне Елизавете Ивановне Зиновьевой (она приняла православие вскоре после восшествия на престол государыни и сохранила свое второе имя Елизавета), забрать совершенно в руки своего мужа.
Оно сказало сыну: «Брось отца и мать и иди за мной», — сыну, которого следует, во имя воплощения справедливости, снова заковать в колодки безусловной отцовской власти, — сыну, который не может
иметь воли при отце, пуще всего в выборе жены.
Поизвинялся еще, осторожно, как стеклянного, похлопал Сашу по спине и вразвалку, будто гуляет, вернулся к костру. И показалось Погодину, что люди эти, безнадежно глухие к словам, тяжелые и косные при разговоре, как заики, — в глубину сокровенных снов его проникают, как провидцы,
имеют волю над тем, над чем он сам ни воли, ни власти не имеет.
Она так моложава и хороша собой, что дочери кажутся при ней уродами; она вся исполнена самоотвержения и тихой любви к своим детям: она отдала им свое сердце и сама не только не
имеет воли, но даже своих желаний, по крайней мере не показывает их.
Венеровский(к Любочке).Теперь с этой госпожой покончено. Перестаньте и вы, миленькая. Я снисходителен всегда к людям с слабыми силами и умственными способностями, и это очень естественно, потому что я насквозь вижу все их стремленьица. Но когда идут мне наперекор, то я имею привычку сломать то, что мне мешает. Вам хочется показать, что вы
имеете волю. Это похвально и человечно, но надо, чтобы цель была разумна.
Неточные совпадения
Не
имея дара стихослагательного, мы не решились прибегнуть к бряцанию и, положась на
волю божию, стали излагать достойные деяния недостойным, но свойственным нам языком, избегая лишь подлых слов.
Он не мог согласиться с тем, что десятки людей, в числе которых и брат его,
имели право на основании того, что им рассказали сотни приходивших в столицы краснобаев-добровольцев, говорить, что они с газетами выражают
волю и мысль народа, и такую мысль, которая выражается в мщении и убийстве.
Он, столь мужественный человек, в отношении ее не только никогда не противоречил, но не
имел своей
воли и был, казалось, только занят тем, как предупредить ее желания.
— Это слово «народ» так неопределенно, — сказал Левин. — Писаря волостные, учителя и из мужиков один на тысячу, может быть, знают, о чем идет дело. Остальные же 80 миллионов, как Михайлыч, не только не выражают своей
воли, но не
имеют ни малейшего понятия, о чем им надо бы выражать свою
волю. Какое же мы
имеем право говорить, что это
воля народа?
Правда, что легкость и ошибочность этого представления о своей вере смутно чувствовалась Алексею Александровичу, и он знал, что когда он, вовсе не думая о том, что его прощение есть действие высшей силы, отдался этому непосредственному чувству, он испытал больше счастья, чем когда он, как теперь, каждую минуту думал, что в его душе живет Христос и что, подписывая бумаги, он исполняет Его
волю; но для Алексея Александровича было необходимо так думать, ему было так необходимо в его унижении
иметь ту, хотя бы и выдуманную, высоту, с которой он, презираемый всеми, мог бы презирать других, что он держался, как за спасение, за свое мнимое спасение.