Неточные совпадения
— Ну, — сказал он им, когда они перестали смеяться. — Стоило из-за этого убивать друг друга? Если бы я
не подал вам совета объясниться хладнокровно и обстоятельно, один из вас, быть может, через несколько дней лежал бы в сырой земле. Эх вы, юнцы!
Знайте же раз навсегда, что
не стоит драться из-за женщины!.. Положим еще, если бы из-за законной жены! Да и то…
Положение молодой девушки было действительно безвыходно. В течение какого-нибудь месяца она лишилась всего и уже подумывала поехать к своей сводной сестре Станиславе Лысенко, о которой хотя и
не получала сведений
за последние годы, но
знала, что она замужем
за майором Иваном Осиповичем Лысенко, жившим в Москве. Там, вдали от двора, где все напоминало ей ее разрушенное счастье, надеялась она отдохнуть и успокоиться.
— Как
не быть известным, да и
не мне одному, гвардия, народ, все это
знают и почитают тебя, царевна,
за то еще пуще.
Наконец, в начале августа, сгорая от нетерпения, она послала к маркизу своего камергера Воронцова, чтобы условиться с ним насчет свидания. Было решено встретиться на следующий день как бы нечаянно по дороге в Петербург. Но в самый последний момент Елизавета Петровна
не решилась выехать,
зная, что
за каждым шагом ее следят.
Он сумел, однако, скрыть свою тревогу с искусством тонкого дипломата, но по приезде домой тотчас послал
за Лестоком. Напрасно прождал он его всю ночь,
не смыкая глаз. Врач цесаревны явился только на следующий день и рассказал со слов Екатерины Петровны содержание вчерашнего разговора. Маркиз понял всю опасность своего положения. Правительница
знала и была настороже.
— Как
не знать тебя, матушка царевна, да в огонь и в воду
за тобой пойдем, желанная, — хором отвечали окружавшие ее солдаты.
Поразительное сходство между обеими девочками, видимо,
не обращало особенного внимания княгини. Злые языки говорили, что она
знала причину этого сходства, а еще более злые утверждали, что из-за этого сходства мать девочки сошла в преждевременную могилу и что в быстром развитии смертельной болезни Ульяны
не безучастна была княгиня Васса Семеновна. Как бы то ни было, но девочки были почти погодки и
за несколько лет стали задушевными подругами.
Станислава Феликсовна страстно любила ребенка и
знала, что муж ни
за что
не отдаст его ей, если дело дойдет до развода.
— Что так пугает тебя в этой мысли? Ведь ты только пойдешь
за матерью, которая безгранично тебя любит и с той минуты будет жить исключительно тобой. Ты часто жаловался мне, что ненавидишь военную службу, к которой тебя принуждают, что с ума сходишь от тоски по свободе; если ты вернешься к отцу, выбора уже
не будет: отец неумолимо будет держать тебя в оковах; он
не освободил бы тебя, даже если бы
знал, что ты умрешь от горя.
— В самом деле! — резко и насмешливо произнесла Станислава Феликсовна. — Так я и
знала! То тебя считали
не более как мальчиком, каждым шагом которого надо руководить;
за тебя рассчитывали каждую минуту, ты
не смел иметь ни одной самостоятельной мысли, теперь же, когда дело идет о том, чтобы тебя удержать,
за тобой вдруг признают самостоятельность взрослого человека.
Не зная совершенно жизни, выходящей из рамок сельского житья-бытья, если
не считать редкие поездки в Тамбов, княгиня Васса Семеновна, естественно, и для своей дочери
не желала другой судьбы, какая выпала ей на долю,
за исключением разве более здорового и более нравственного мужа.
Небольшого роста, с редкими, совершенно седыми волосами на голове и такой же редкой бородкой, в незатейливой крашеной ряске, он по внешнему своему виду
не представлял, казалось, ничего внушительного, но между тем при взгляде на его худое, изможденное лицо, всегда светящееся какой-то неземной радостью, невольно становилось ясно на душе человека с чистою совестью и заставляло потуплять глаза тех, кто
знал за собой что-либо дурное.
— Я благодарю
за честь… — начала княгиня Васса Семеновна. — Я, право,
не знаю… Люда еще молода, и притом я
не могу ее неволить… Как она сама.
Командировка последней для наблюдения была, собственно, номинальной, так сказать, почетной. С одной стороны, княгиня Васса Семеновна
не хотела освободить ее совершенно от спешной работы и таким образом резко отличить от остальных дворовых девушек, а с другой,
зная привязанность к Тане Берестовой своей дочери,
не хотела лишить ее общества молодой девушки, засадив ее
за работу с утра до вечера.
В Зиновьеве между тем тела убитых княгини и Тани обмыли, одели и положили под образа — княгиню в зале, а Татьяну в девичьей. К ночи прибыли из Тамбова гробы,
за которыми посылали нарочного. Вечером, после отъезда чиновника, отслужили первую панихиду и положили тела в гроб. Об этой панихиде
не давали
знать князю Луговому, и на ней
не присутствовала княжна Людмила, для которой, бросив работу над приданым, спешно шили траурное платье.
— Я
знала, что встречу в вас сочувствие моему плану. С вашей стороны было бы невеликодушно воспользоваться данным словом девушки, ничего и никого
не видавшей, и, таким образом, взять на себя тяжелую ответственность в случае, если она после венца сознает свою уже непоправимую ошибку… Я много думала об этом
за эти дни и рада, что
не ошиблась в вас.
— Разумеется, приказать держать язык
за зубами и
не повторять всякого вздору, сочиненного разными проходимцами… Мне ли
не знать мою племянницу…
Зубарев согласился принять оба поручения — ехать к раскольникам и, согласясь с ними, ехать в Холмогоры дать
знать Ивану Антоновичу, что
за ним будет прислан корабль из Пруссии. Он был представлен самому Фридриху II и получил тысячу червонцев и две медали, по которым принц Антон должен был ему поверить, ибо никакого письменного документа
не хотели ему дать.
— Конечно, правильно… Умру ли я, в монастырь ли пойду, осудят ли меня, все равно богатство тебе
не достанется. Сергею Семеновичу все пойдет… Бери же мешочек-то. В нем богатство, целый большой капитал… Что тебе в Питере оставаться… Россия велика, да и
за Россией люди живут… Везде небось деньгам цену
знают,
не пропадешь с ними… Себя и меня спасешь…
Положим, этого
не знали в обществе, но было все-таки два человека, которые
знали об этой деревенской помолвке, — один из них граф Свиридов, сильно ухаживавший
за княжной, и, как казалось, пользовавшийся ее благосклонностью, а другой — Сергей Семенович Зиновьев, которому покойная Васса Семеновна написала об этом незадолго до смерти. Об этом
знала княжна, лежавшая в могиле под деревянным крестом, но
не знала княжна, прибывшая в Петербург.
— Я
не знаю, как я благодарна тебе
за это доказательство любви,
за то, что ты так страшно балуешь меня и, главное, что этим баловством доказываешь, что понимаешь меня и веришь мне.
Несколько раз он приходил к окончательному решению
не ехать к «чародею»,
не брать этого дьявольского средства, дающего наслаждение,
за которое жертва должна будет поплатиться жизнью. Это ужасно!
Знать, что женщина, дрожащая от страсти в его объятиях, через несколько часов будет холодным, безжизненным трупом.
Не отравит ли это дивных минут обладания?
Он
знал Терентьича
за обстоятельного и умного старика,
не решившегося бы беспокоить своего барина из-за пустяков, да и
не рискнувшего бы отправляться трясти свои старые кости в такую дальнюю дорогу без особых серьезных и уважительных причин.
Князь Сергей Сергеевич Луговой лежал в это же время больной в нервной горячке. Он
не узнавал никого и бредил княжной Людмилой, своими мстительными предками, грозящими ему возмездием
за нарушение их завета, первым поцелуем, криком совы и убийцей Татьяной.
Неточные совпадения
Хлестаков. Право,
не знаю. Ведь мой отец упрям и глуп, старый хрен, как бревно. Я ему прямо скажу: как хотите, я
не могу жить без Петербурга.
За что ж, в самом деле, я должен погубить жизнь с мужиками? Теперь
не те потребности; душа моя жаждет просвещения.
Анна Андреевна. После? Вот новости — после! Я
не хочу после… Мне только одно слово: что он, полковник? А? (С пренебрежением.)Уехал! Я тебе вспомню это! А все эта: «Маменька, маменька, погодите, зашпилю сзади косынку; я сейчас». Вот тебе и сейчас! Вот тебе ничего и
не узнали! А все проклятое кокетство; услышала, что почтмейстер здесь, и давай пред зеркалом жеманиться: и с той стороны, и с этой стороны подойдет. Воображает, что он
за ней волочится, а он просто тебе делает гримасу, когда ты отвернешься.
Да объяви всем, чтоб
знали: что вот, дискать, какую честь бог послал городничему, — что выдает дочь свою
не то чтобы
за какого-нибудь простого человека, а
за такого, что и на свете еще
не было, что может все сделать, все, все, все!
Бобчинский. Возле будки, где продаются пироги. Да, встретившись с Петром Ивановичем, и говорю ему: «Слышали ли вы о новости-та, которую получил Антон Антонович из достоверного письма?» А Петр Иванович уж услыхали об этом от ключницы вашей Авдотьи, которая,
не знаю,
за чем-то была послана к Филиппу Антоновичу Почечуеву.
Анна Андреевна. Ну что ты? к чему? зачем? Что
за ветреность такая! Вдруг вбежала, как угорелая кошка. Ну что ты нашла такого удивительного? Ну что тебе вздумалось? Право, как дитя какое-нибудь трехлетнее.
Не похоже,
не похоже, совершенно
не похоже на то, чтобы ей было восемнадцать лет. Я
не знаю, когда ты будешь благоразумнее, когда ты будешь вести себя, как прилично благовоспитанной девице; когда ты будешь
знать, что такое хорошие правила и солидность в поступках.