Неточные совпадения
Правительница была окружена шпионами, подкупленными великой княжной. Одна из камер-юнгфер Анны Леопольдовны, услыхав сказанное
графом Линаром,
передала его слова Елизавете Петровне, которая предупредила маркиза де ла Шетарди, и он тотчас же громко заявил во дворце, что если кто-нибудь отважится посягнуть на его личность, то он вышвырнет посягнувшего из окна.
Граф Шувалов своей нестерпимой гордостью успел нажить себе много недоброжелателей, потому всякий охотно смеялся и
передавал знакомым колкости великой княгини. Кроме того, Екатерина более чем когда-нибудь ласкала Разумовских и этим досаждала Шуваловым, так как последние были в описываемое нами время открытыми врагами
графа Алексея и Кирилла Григорьевичей. Императрица все продолжала хворать. Царедворцы ясно видели, что едва ли можно надеяться на ее выздоровление.
Князь Сергей Сергеевич
передал почти дословно разговор свой с княжной Полторацкой, разговор, каждое слово которого глубоко и болезненно запечатлелось в его памяти.
Граф Петр Игнатьевич слушал внимательно своего друга, медленно ходя из угла в угол комнаты, пол комнаты был устлан мягким ковром, заглушавшим шум шагов. Когда князь кончил,
граф выразил свое мнение не сразу.
Несмотря на то что князь Луговой и
граф Свиридов прибыли в Петербург в сентябре месяце, в городе еще не переставали говорить о происшествии в Гостилицах, именье Алексея Григорьевича Разумовского, происшествии, чуть не стоившем жизни великому князю и великой княгине. Вот как
передавали о случившемся со слов последней.
Граф смотрел на сидевшую
перед ним девушку мрачным, испытующим взглядом. Княжна Людмила подняла на него свои глаза и вдруг сперва вспыхнула, а затем побледнела. Ее смущение подтвердило еще более нельзя сказать чтобы его подозрение, а, скорее, появившуюся в его уме уверенность. Княжна, впрочем, только на минуту казалась растерявшейся, она оправилась и спросила равнодушным тоном...
Граф Свянторжецкий понимал, что сделанное им открытие только конец нити целого клубка событий, приведших к этому превращению дворовой девушки в княжну. Надо было размотать этот клубок и явиться
перед этой самозванкой с точными обличающими данными. Над этим и стал работать
граф Иосиф Янович Свянторжецкий.
Княжна, хотя и предлагала спать Никите, сама, однако, не сомкнула глаз всю ночь. Нервная дрожь пробирала ее. Она вздрагивала от малейшего звука, достигавшего до ее спальни. Образ
графа Свянторжецкого, однако, витал
перед нею далеко не в отталкивающем виде. Быть в его власти ей, видимо, было далеко не неприятно.
Прошло еще три дня. Наконец, княжна Людмила Васильевна Полторацкая получила от
графа Свянторжецкого записку с просьбой назначить ему день и час, когда бы он мог застать ее одну. Княжна ответила, что давно удивляется его долгому отсутствию, что всегда рада его видеть у себя, но не видит надобности обставлять это свидание таинственностью, но что если ему действительно необходимо ей
передать что-нибудь без свидетелей, то между четырьмя и пятью часами она всегда, по большей части, бывает одна.
Граф нервно кусал себе усы и стоял
перед княжной с горящим взглядом.
Граф Свянторжецкий — так мы будем продолжать называть нашего героя — стоял
перед ней бледный, уничтоженный.
К довершению своего ужаса, он стал убеждаться, что безумно любит эту посрамившую его девушку. Каприз своенравного человека постепенно вырос в роковую страсть.
Граф положительно не находил себе покоя ни днем, ни ночью. Образ княжны, повторяем, неотступно носился
перед ним. Он жаждал видеть ее и боялся с нею встречи.
Чем настойчивее, однако, она убеждала себя в этом, тем настойчивее образ
графа Петра Игнатьевича носился
перед ее духовным взором.
Граф вынул из кармана больших размеров кошелек и высыпал
перед патером Вацлавом целую груду золотых монет. Глаза старика сверкнули алчностью.
— Впервые… — повторил
граф Свянторжецкий, и снова рой сомнений окутывал его ум, и снова фигура князя Лугового, освещенная луной у калитки сада княжны Полторацкой, восставала
перед ним.
Непреодолимое страстное желание стряхнуть с себя тяжесть тяготеющего над ним преступления, раскаяться, сознаться,
перед кем бы то ни было, каковы бы ни были последствия такого сознания, охватывало
графа Иосифа Яновича Свянторжецкого.
Государыня снова некоторое время молчала.
Граф стоял
перед ней на коленях, не переменяя позы.
Вскоре факт совершился. Князь Сергей Сергеевич Луговой уехал из Петербурга.
Перед отъездом он имел свидание только с одним лицом из петербургского общества, не считая, конечно,
графа Свиридова. Последний, по поручению князя, упросил Сергея Семеновича Зиновьева навестить уезжающего, хотя и не совсем оправившегося, своего друга.
— Я слышал это от
графа, — указал Зиновьев движением головы на сидевшего рядом с князем на диване
графа Свиридова, — но неужели навсегда… Стыдитесь, князь, так предаваться грусти, вы молоды,
перед вами блестящая дорога, веселая жизнь. Время излечит печаль.
— Если графу так угодно понимать и принимать дворян, то я повинуюсь тому, — проговорил он, — но во всяком случае прошу вас
передать графу, что я приезжал к нему не с каким-нибудь пустым, светским визитом, а по весьма серьезному делу: сегодня мною получено от моего управляющего письмо, которым он мне доносит, что в одном из имений моих какой-то чиновник господина ревизующего сенатора делал дознание о моих злоупотреблениях, как помещика, — дознание, по которому ничего не открылось.
Неточные совпадения
— Вы знаете,
граф Вронский, известный… едет с этим поездом, — сказала княгиня с торжествующею и многозначительною улыбкой, когда он опять нашел ее и
передал ей записку.
Она слышала, снимая верхнее платье в передней, как лакей, выговаривавший даже р как камер-юнкер, сказал: «от
графа княгине» и
передал записку.
— Ах, помилуйте, я совсем не думал напоминать вам, я вас просто так спросил. Мы вас
передали с рук на руки
графу Строганову и не очень торопим, как видите, сверх того, такая законная причина, как болезнь вашей супруги… (Учтивейший в мире человек!)
Перед моим отъездом
граф Строганов сказал мне, что новгородский военный губернатор Эльпидифор Антиохович Зуров в Петербурге, что он говорил ему о моем назначении, советовал съездить к нему. Я нашел в нем довольно простого и добродушного генерала очень армейской наружности, небольшого роста и средних лет. Мы поговорили с ним с полчаса, он приветливо проводил меня до дверей, и там мы расстались.
Я мог бы написать целый том анекдотов, слышанных мною от Ольги Александровны: с кем и кем она ни была в сношениях, от
графа д'Артуа и Сегюра до лорда Гренвиля и Каннинга, и притом она смотрела на всех независимо, по-своему и очень оригинально. Ограничусь одним небольшим случаем, который постараюсь
передать ее собственными словами.