Между тем в описываемый нами день на ее лице лежала печать тяжелой серьезной думы. Она
полулежала в кресле, то открывая, то снова закрывая свои прекрасные глаза. Картины прошлого неслись перед ней, годы ее детства и юности восстали перед ее духовным взором. Смутные дни, только что пережитые ею в Петербурге, напоминали ей вещий сон ее матери — императрицы Екатерины Алексеевны. Это и дало толчок воспоминаниям.
В Могилках тоже были слезы. В той же самой гостиной, в которой мы в первый раз встретили несокрушимого, казалось, физически и нравственно Михайла Егорыча, молодцевато и сурово ходившего по комнате, он уже
полулежал в креслах на колесах; правая рука его висела, как плеть, правая сторона щеки и губ отвисла. Матрена, еще более пополневшая, поила барина чаем с блюдечка, поднося его, видно, не совсем простывшим, так что больной, хлебнув, только морщился и тряс головою.
Неточные совпадения
Николай Сергеич был очень расстроен и болен и
полулежал, протянувшись
в своем покойном
кресле, бледный и изнеможенный, с головой, обвязанной платком.
Майор по-прежнему насмешливо пожал плечами, но послушался Миропы Дмитриевны; Людмила, как нарочно,
в это время сидела, или, лучше сказать,
полулежала с закрытыми глазами
в кресле у выставленного окна. Майор даже попятился назад, увидев ее… Перед ним была не Людмила, а труп ее. Чтобы не мучить себя более, он возвратился к Миропе Дмитриевне.
— Даже очень рада будет вас видеть! — подхватил Мартын Степаныч и ввел Егора Егорыча
в следующую комнату,
в которой Екатерина Филипповна, худая, как скелет, но с горящими глазами,
в чопорном с накрахмаленными фалборами чепце и чистейшем батистовом капоте,
полулежала в покойных
креслах, обложенная сзади и по бокам подушками.
В большом плетёном
кресле полулежала странно маленькая фигурка женщины и, протягивая детскую руку, отдалённым голосом говорила:
Прошли
в сад, там,
в беседке, попадья, закрыв лицо газетой, громко читала о чём-то; прислонясь к ней, сидела Горюшина, а поп, измятый и опухший,
полулежал в плетёном
кресле, закинув руки за голову; все были пёстрые от мелких солнечных пятен, лежавших на их одежде.